Андрей Воронин - Убийца не придет на похороны

Приготовление бутербродов и кофе с молоком не заняло много времени. Доктор быстро позавтракал, пожал на прощание руку Дорогину.

— До встречи. Давай. Веди себя умно.

— Ничего не слышать? — тихо спросил Дорогин.

— Слышать ты должен все, но делай вид, что ты каменная глыба.

— Понял.

— Так будет лучше тебе и мне. А потом приеду, разберемся. Кстати, я отправлю сюда Тамару, она его перевяжет.

— Вы уже говорили, — сказал Дорогин.

— А, да. Ее ты, надеюсь, обижать не будешь?

Дорогин ухмыльнулся.

— Ну, вот и хорошо.

Доктор выходил на крыльцо, когда к воротам на своем велосипеде подъехал Пантелеич. Он был в фуфайке и в зимней шапке, штанина брюк схвачена бельевой прищепкой, сапоги по случаю хорошей погоды остались дома.

— Сухо сегодня, так я без сапог, — сразу же сказал Пантелеич, открывая ворота.

Врач выехал из гаража, рядом с Пантелеичем приостановил машину.

— Я тут привез, доктор, немного масла, творог, яйца, сметану, молоко.

— Неси все на кухню, там Муму примет.

— Да я и сам, доктор, все расставлю.

— Можешь и так.

— Послушай, Геннадий Федорович, тут, как бы… это… — начал издалека Пантелеич, поскребывая небритую щеку.

— Что стряслось?

— Вы что, меня в отставку?

— О чем это ты, Пантелеич? — прекрасно догадавшись, о чем спрашивает пожилой мужчина, ухмыльнулся Рычагов.

— Ну, у вас же сейчас будет работать этот глухонемой?

— Да нет, Пантелеич, куда же он без тебя, ему без тебя как без рук. Ты его уши. Учи, руководи.

Пантелеич заулыбался:

— А я уж думал, Геннадий Федорович, своей хозяйке говорю, наверное, меня в отставку доктор…

— Да ладно тебе, Пантелеич, мы с тобой уже не один год друг друга знаем, так что работай, ни о чем не волнуйся.

— Тогда я тут уберу возле дома, сарай думаю покрасить.

— Не надо красить, — доктор выжал сцепление и его «мерседес» выкатил за ворота.

По-хозяйски поговорив с Рычаговым, Пантелеич откатил велосипед, запер ворота и затем, сжимая в руках руль, гордо двинулся с высоко поднятой головой к дому.

«Хороший он человек».

Дорогин на кухне мыл посуду. Пантелеич тщательно вытер ноги у крыльца, снял с багажника корзину, прикрытую чистой белой тряпочкой, и, держа ее перед собой, двинулся в дом.

— Здравствуй, здравствуй, друг сердешный, — сказал он, обращаясь к Муму.

Тот улыбнулся. Пантелеич поставил корзину на кухонный стол, подошел к Муму и подал ему руку.

— Геннадий Федорович сказал, что я тут за главного, и я — твои уши, — Пантелеич потянул себя за уши, а затем пальцем ткнул в грудь Дорогину. — Так что я твои уши, понял?

Муму кивнул.

— Ну и хорошо, если понял. А чего ты такой небритый, как душман какой-то?

Дорогин пропустил эти слова мимо ушей. Тогда Пантелеич прикоснулся к своему подбородку, а затем показал, что надо бриться. Муму в ответ отрицательно покачал головой.

— Ну, если нравится, то ходи так. Хотя я бы на твоем месте, ведь мужик ты ничего, молодой еще, побрился бы. Хочешь, я тебя побрею? — Пантелеич сам рассмеялся от подобной мысли.

Муму отрицательно замахал головой.

— Ну, как знаешь, — Пантелеич открыл холодильник и принялся из своей корзины выставлять продукты. — Вот творожок свежий, очень хороший продукт, а вот мед, — Пантелеич вытащил из корзины баночку прозрачного меда, — это мой кум пасеку держит. Мед чистый, от всех хворей и болезней. Вот только от глухоты не помогает, а так от всего прочего лечит. Как простыл или что — поел медку и опять здоров, ни горло, ни нос не болит, — Пантелеич с гордостью провел пальцем по краю банки. — Сладкий, липовый, наверное. Доктор любит мед.

Затем он выложил яйца, крупные, одно в одно, почти коричневые.

— Это свои, — сказал Пантелеич и рассмеялся, уловив двусмысленность фразы.

Муму отреагировал лишь на улыбку Пантелеича.

— Как будто ты понимаешь, о чем я говорю.

Яйца аккуратно ложились в ячейки. Вскоре корзинка опустела. Последними были поставлены в холодильник литровая банка сметаны и трехлитровая банка с молоком. Огромный кусок свежего масла, круглый, как булыжник, занял свое место на верхней полке.

— Ну, вот, порядок. А где банки? — спросил Пантелеич у Муму, но вспомнил, что тот ничего не слышит и показал на банку, постучав по ней ногтем указательного пальца.

Муму закивал, догадавшись, о чем спрашивает старик. Дорогин открыл напольный шкаф и показал на чисто вымытые сухие банки, потом на себя, мол, я сам вымыл. Старик даже зацокал языком, ему понравилась такая расторопность глухонемого и его понятливость.

— Мы с тобой скоро и без слов будем друг друга понимать. Я хотел сегодня покрасить сарай, доктору сказал, а он руками замахал, дескать, не надо, через неделю. А потом дожди пойдут, так что, может, лучше сейчас? Хотя ему виднее. Пойдем, возле дома уберемся, порядок тут нужен.

Муму стал тыкать себя пальцем в грудь.

— Что, ты хочешь сказать, что сам все сделаешь?

— Угу.

— Ну и понятливый мужик. Что ж, тебе виднее. А кстати, — Пантелеич отвернул полу фуфайки, из внутреннего кармана выглядывало горлышко с золотистой пробкой, — может, по сто граммов?

Муму в ответ отрицательно мотнул головой.

— У-у…

— Ты какой-то не компанейский. А я вот привык. Много вредно, а чуть-чуть — на пользу. Я выпью, а ты смотри, если такой правильный.

Открыв холодильник, Пантелеич достал блюдо, на котором были сложены бутерброды, оставшиеся от завтрака. Выбрал самый маленький, откупорил бутылку, содрав с нее пробку, пробку спрятал в карман. Налил себе рюмку, посмотрел по сторонам, изобразил на лице важный вид, прищурил глаза и залпом опрокинул содержимое в рот. Затем выдохнул и, сладострастно облизав губы, вытер их рукавом. И только через пару минут, принялся безо всякого удовольствия жевать бутерброд с тонко порезанной красной рыбой.

— Я оставлю в сарае, — Пантелеич постучал по бутылке пальцем, — поработаешь, выпьешь, охотка придет. А выпьешь — лучше покушаешь, аппетит появится. А кушать тебе надо, вон, худой какой, с лица спал, скулы торчат, как у черепа.

Через полчаса Пантелеич, отдав распоряжения своему единственному подчиненному, с легкой душой покинул дом Рычагова. Звонок его добитого велосипеда весело бренчал, когда подвыпивший старик лихо выезжал за ворота, открытые Дорогиным.

«Ну, вот, — подумал Сергей, — я остался один с этим уродом. Надо глянуть, как он там».

Уже войдя в дом, Дорогин услышал ругательства, ни к кому конкретно не адресованные. Ругань была такой же, как и утром. Сергей взглянул на часы, висящие на стене. До времени, когда он должен будет сделать укол, оставалось еще полтора часа.

«Мучится, наверное, скотина, болят раны».

Он не спеша прошелся по дому, убрал тарелки с бутербродами в холодильник, вымыл рюмку, совершенно не обращая внимание на то, что Винт истошным голосом звал его к себе. Затем услышал грохот, да такой, что даже пол содрогнулся.