Микаэль Юрас - Короткие слова – великие лекарства

Чэпмен не был убийцей, но за его добродушной внешностью скрывался экстремист в отношениях между людьми. В вечер манифестации он, должно быть, мирно обедал с женой, и на ногах у него были тапочки. Они смотрели новости. Если бы, на их счастье, одна из камер сняла эту парочку, они воспарили бы душой. Увидеть по телевизору, как они рыгают, любоваться тем, как они оскорбляют и преследуют демонстрантов-пацифистов – это привело бы их в восторг.

Седьмая из «Восточных новелл».

– Спасибо, Алекс, она пошла мне на пользу. Это вода из-под крана?

– Да, я никогда не покупаю воду в бутылках. Я считаю, что у нее специфический привкус, почти вкус пластмассы. Совершенно неестественный.

– Как же вы правы! Мы тоже ее не покупаем. Я планирую очень скоро установить у себя смягчитель воды. Если можно сделать немного хорошего для планеты, отказавшись от пластмассы…

– У меня есть смягчитель! Вода, которую вы пьете и которая вам, кажется, понравилась, прошла через него. Разница действительно ощущается.

Я немного солгал. Торговые агенты регулярно предлагали мне этот прибор, но я их не слушал. Я позволял им высказываться, поскольку многие из них занимались этим ремеслом из-за нужды, и я не хотел быть неприятным. Когда речь заканчивалась, я улыбался и произносил фразу, которая обращала всех их в бегство: «Я здесь съемщик».

Во Франции это постыдная фраза, которая мгновенно делает человека гораздо менее интересным. Я не был близок к обладанию смягчителем воды. В любом случае Чэпмен не видел жидкую западню, в которой с радостью уютно расположился.

Жестокость свойственна людям. Трудно представить себе, чтобы лев, пожирая свою добычу, специально кусал ее за ту часть тела, где укус будет всего больней. А мне было приятно видеть, как Чэпмен пил воду из своего стакана так, словно это было вино лучшего сорта. Он, как сомелье, нюхал жидкость и держал ее во рту. И не забывал отодвигать от себя стакан, вытягивая руку, чтобы лучше оценить качество содержимого.

СОСТАВ ЖИДКОСТИ (хранится в секрете):

вода;

различные загрязняющие примеси (в том числе останки разложившейся мухи);

бактерии.

Чэпмен выпил еще немного воды и снова взялся за «Обломова».

– Вот что меня удивляет в вашем выборе этой книги: персонажи полностью отвергают литературу. Предлагая ее мне, вы рисковали. Я больше не читаю, а вы даете мне в руки историю типа, который полагает, что авторы книг бесполезны. Историю человека, который бесчувствен к словам и читает газету, не интересуясь датами.

– Профессия библиотерапевта связана с риском. Я отлично представляю себе отрывок, о котором вы говорите. Почитаем его, если вы хотите. Насколько я помню, он находится где-то около страницы двести.

Мы наклонились каждый над своим экземпляром и принялись искать. Мчались, словно бегом, к тому месту, которое позволит нам услышать, как Гончаров говорит нам, что можно быть невосприимчивым к литературе. Я – противоположность таким людям. Я впитывал слова словно губка. Каждый роман, каждое стихотворение проникали в клетки моего тела и смешивались с моей кровью. Анализ крови был бы должен это показать! Биолог воскликнул бы: «Его кровь отравлена, насыщена словами, он погиб!»

– Я нашел. Это на странице сто девяносто. Вы не сильно ошиблись.

Чэпмен был счастлив, что выиграл соревнование. Когда-то он был прилежным учеником.

– Сейчас я прочитаю его вам, – заговорил он снова. – Еще несколько лет назад я был бы не способен на это, но сейчас не чувствую ни малейшего беспокойства. Читать вслух очень нескромно. Человек не может спрятаться за текстом. Но я доверяю вам! Я знаю, что вы не станете смеяться надо мной.

Чэпмен выпил еще глоток воды, чтобы очистить голос. Он идеально проанализировал ситуацию. Дать услышать свой голос во время чтения, несомненно, означает создать себе опасность. Тишина перед чтением пугает до ужаса. Потом возникает голос, который разрушает ее и уже не дает ей возникнуть снова. Голос призывает голос. Я не имел ни малейшего намерения высмеять его чтение: мы были не на уроке литературы. И даже самая худшая насмешка была бы мелочью по сравнению с тем, что я сделал за пять минут до этого. Мой пациент мне доверяет. Сколько счастья, сколько гордости! Все терапевты надеются на это заявление, которое открывает пациенту двери к выздоровлению. А я услышал это после того, как налил Чэпмену грязной воды. Нужно получать удовольствие от этой, порой трудной, профессии.

«Илья Ильич иногда возьмет и книгу в руки – ему все равно, какую-нибудь. Он и не подозревал в чтении существенной потребности, а считал его роскошью, таким делом, без которого легко и обойтись можно, так точно, как можно иметь картину на стене, можно и не иметь, можно пойти прогуляться, можно и не пойти: от этого ему все равно, какая бы ни была книга, он смотрел на нее как на вещь, назначенную для развлечения, от скуки и от нечего делать. […] [Иногда он] просто мимоходом, случайно, увидит доставшуюся ему после брата небольшую кучку книг и вынет, не выбирая, что попадется. Голиков ли попадется ему, Новейший ли Сонник, Хераскова Россияда или трагедии Сумарокова, или, наконец, третьегодичные ведомости – он все читает с равным удовольствием…».

Чэпмен читал неплохо для столь отвратительного человека. Его голос был теплым и приятным и сильно отличался от голоса, которым он говорил. Я внимательно слушал, как он читает эти слова, отрицающие специфику литературы и журналистики.

– В «Обломове» повсюду уступки, отказ от дальнейших попыток. Именно это вы хотели прояснить для себя, верно?

– Вот именно! С меня хватит. Я все выяснил. Эти персонажи гуляют по миру, в котором нет стрессов. Они берут то, что идет к ним в руки, не пытаясь предугадать будущее. Я бы очень хотел быть похожим на них, расслабиться и больше не думать постоянно о работе.

– Вы непрерывно стараетесь предугадать будущее?

– Да, все время. С клиентами я должен взвешивать каждое слово, потому что знаю: моя речь влияет на результат работы. Неверный аргумент, неудачное слово – и продажа упущена. Я представляю себе реакцию покупателя и то, что он мне скажет, и немедленно реагирую в ответ. Это очень утомляет.

– В сущности, вы похожи на актера. Актер предугадывает реакцию зрителей. Это основа его профессии – предугадывать так, чтобы зритель этого не заметил. Зритель никогда не должен видеть этот трюк, иначе не будет фильма, не будет пьесы. Увидишь веревку, которая держит декорацию, – декорация упадет.

– А мой клиент никогда не должен замечать, что я на шаг впереди него. Он должен думать, что я полностью занят его персоной и примотан скотчем к текущему моменту, а мне в глубине души совершенно наплевать на текущий момент, я живу в следующем моменте. Важен только результат.