Микаэль Юрас - Короткие слова – великие лекарства

Анна боялась этого взгляда, хотя не говорила об этом. Взгляд Яна пронзал людей и обнаруживал их слабости, отчего люди оказывались в трудном положении. Ребенок – необыкновенное создание, обещание бесконечной любви, – так каждое воскресенье говорил священник верующим.

Это создание среди ночи входило в спальню супругов и смотрело на них. Анна чувствовала его присутствие. Сын становился в изножье кровати и стоял там неподвижно. Педиатра это не беспокоило. Ребенку всего лишь нужна безопасность. Но Анна чувствовала, что причина лежит глубже, что ее сын несет в себе зародыши более серьезной болезни.

Почему он словно нажимает на тормоз, не давая себе чувствовать счастье? Можно подумать, что ему противно быть счастливым. Почему он начал создавать окружающим затруднения, как только смог это делать? Почему он никогда не проявляет любви ни к кому? Педиатр, вернее, педиатры (первый в конце концов оказался «некомпетентным») считали поступки Яна необходимым этапом его формирования. Но мать семейства чувствовала, что дело в чем-то более глубинном. Она, создавшая это существо, ощущала, что с сыном будет нелегко.

Тьерри ничего не видел или, по мнению жены, притворялся, что не видит. Он повсюду возил Яна с собой, даже брал его в служебные поездки. Однако сын от этого не стал больше любить отца. Ян открыл для себя Швейцарию, Бельгию и Италию, сидя рядом с отцом в первоклассном служебном автомобиле: машину работодатель предоставлял в распоряжение Тьерри на время поездки. Они вели себя как два сослуживца, которые не ладят между собой: долгие путешествия проходили в тишине, потому что Ян не отвечал отцу, когда тот начинал разговор. Вопросы отца и его размышления о красоте пейзажей не интересовали сына. Но Тьерри хотел, чтобы Ян был рядом с ним: мальчик был хорош собой.

Анне совершенно не нравились эти путешествия, которых со временем становилось все больше. Она оставалась одна, потому что не желала уезжать из дома и отказываться от своей повседневной жизни. Впрочем, Тьерри никогда не предлагал ей поехать с ними: он заранее знал, что она ответит на это предложение.

Все это продолжалось несколько лет, пока не случилась авария.

Это был обычнейший несчастный случай – авария из-за боязни опоздать. Тьерри ждали: он должен был представить важному клиенту рекламный проект – рекламу первого плоского экрана. Машина была раздавлена, лицо Яна тоже. Тьерри отделался несколькими царапинами на ноге; пожарные считали это чудом.

После аварии жизнь стала беззвучной. Как в кинозале, когда идет фильм, – темнота, тишина и напряжение. Фильм в стиле саспенс – тревожное ожидание и никаких сомнений в том, чем оно закончится.

Ян больше никогда не сможет говорить. Тьерри больше не говорил, Анна тоже. Они общались между собой как можно меньше, в основном о визитах к врачам: одни встречи отменялись, другие переносились на новое время. И о ближайших операциях. Семейная жизнь больше не существовала. Дом заполнила пустота, центром которой был Ян.

Тьерри сердился на себя, Анна сердилась на него. Они оставались рядом ради своего сына. Ян никогда не упоминал об аварии. И о ее последствиях тоже. Придя в себя в больнице, он попытался заговорить с матерью, сидевшей в кресле, которое больница великодушно предоставила ей. В этом кресле она жила уже две недели. Спала в нем. Ела в нем. Анна никогда не думала, что сможет просидеть столько часов в таком неудобном кресле, – она, которая покупала себе мебель только в самых дорогих магазинах. Теперь она постепенно осознавала, что какой-то человек, не думая об удобстве и эстетике, сконструировал кресло, в котором главное – способность уместить на сиденье человеческий зад.

Ян пытался говорить, но безуспешно. Он попытался кричать, как будто задыхался. Это было все, что он смог сделать. Ян понял, что произошло. Он больше никогда не сможет говорить со своей матерью.

Через пятнадцать минут пришел врач, который предложил Яну грифельную доску и ручку для несмываемых текстов. Доктор не смог найти ничего другого: больнице не хватало денег. На самом дне отчаяния иногда можно найти чуть-чуть облегчения.

Первая фраза, которую Ян написал неловкой дрожащей рукой, была: «Где папа?»

Анна смотрела на эти слова как на драгоценную реликвию. Они согревали ее сердце: Ян любил своего отца.

«Где папа?» Она ничего не знала об этом. Он оказывался рядом, а через мгновение исчезал. Он не осмеливался смотреть на своего сына.

– Не волнуйся, дорогой, папа здоров. Он не пострадал в аварии. Врачи скоро тебя вылечат, не беспокойся.

И Анна заплакала, потому что знала, как велика ее ложь. Ложь была огромной, как соленое озеро. Каждую секунду Анна выпивала литры жидкости, которую трудно усвоить. Ян тоже понял, что произошло. Понял без медицинских объяснений. Инстинкт, общий для всех людей, помог ему осознать размер его несчастья. Он не выздоровеет. У него больше нет рта. Губы исчезли, их отсутствие скрывают толстые повязки. А внутри ротовой полости нет языка – всего или части, он не мог сказать в точности. И зеркал в комнате не было. Они тоже исчезли. Остались только гвозди в стене. Ему хотелось встать перед одним из гвоздей, сорвать с лица все, чем оно было закрыто, и сделать то, что запрещают детям, – высунуть язык, и высунуть сильней, чем делают обычно, чтобы измерить его одним взглядом.

Тьерри приходил к постели сына в конце дня, когда Анна уходила, потому что ее просили уйти. Нужно жить дальше, говорили врачи. Начинало темнеть. Свет беспокоил ее сына, поэтому лампы не включали. Монотонно гудевшие аппараты так слабо освещали палату, что это мешало передвигаться по ней.

Тьерри стоял, прислонившись к обогревателю. Он никогда не садился, словно собирался очень скоро уйти. Ян ничего ему не писал. Тьерри говорил несколько банальных фраз и уходил.

Однажды утром, когда Анна готовилась провести целый день в полумраке и тишине, Ян протянул ей листок:

«Папа и ты говорили?»

– О тебе?

Ян покачал головой: нет.

– О чем ты хочешь, чтобы мы говорили, Ян? Для нас важен только ты.

«Есть кое-что другое».

– Напиши.

Ян начал составлять длинный текст для своей матери. Он писал без колебаний и задержек, слова текли естественно. Больше их не удерживало никакое препятствие.

У Тьерри была любовница или, вернее, вторая жена. Все поездки совершались не вдвоем, как думала Анна, а втроем: Тьерри, Ян, Клер.

На листке бумаги и в жизни Анны появилась Клер. Имя. Образы. Гнев. Ян служил прикрытием, был сообщником Тьерри. Все эти годы он ничего не говорил матери, чтобы не создавать неприятностей. Молчал, чтобы избежать скандалов. В том, что он сделал сейчас, было немного жестокости: теперь, когда он страдает, почему бы не пострадать другим, в частности, его матери? Как она все это время не понимала, что происходило во время этих повторявшихся путешествий? Разве она идиотка?