Елена Роговая - И здрасте вам через окно!

– А ну давай сюда весь чемодан, – заорала на мужа Сара Моисеевна. – Нет, ты посмотри, все как на подбор! Сема, имею сказать, сделай так, чтобы я твоего брата никогда больше не видела. Это же он у нас патефон на несколько дней брал, а потом вернулся с полными карманами мелочи и просил на крупные разменять. Как пить дать, на вокзале, аспид эдакий, жалостливые песни приезжим крутил, хромая на одну ногу. А я-то думала, зачем он твою медаль «За оборону Одессы» просил. Хорошо, не дала, как чувствовала его подлую сущность.

– Сарочка, ну почему сразу на вокзале?

– А где, на Привозе, что ли, с таким талантом? Я туда почти каждый день хожу. Всяко бы его увидела. Так и передай ему и его прохиндейке-жене, что с этого дня мое сердце при виде их делает перебой в работе, и поэтому наш дом закрыт на долгую профилактику. Вот, нашла наконец-то душевную и всеми любимую, – довольно произнесла она, доставая из бумажного конверта пластинку. Развернув надпись к свету, она торжественно прочитала: «Цветущий май».

Тихое шуршание иглы сменили звуки фокстрота. С первыми аккордами Израил пригласил жену на танец. Вслед за ним Семен Григорьевич галантно подошел к супруге, молодецки шаркнул ножкой, как когда-то делали гусары, и, поддерживая Сару под локоток, проводил ее до «танцплощадки».

– Зиновий, за вас не спрашиваю, ви грустите. Савелий, перестаньте теребонить руками клеенку и пригласите Мирав на танец. Уверена, она не танцевала добрый десяток лет.

– Сарочка, да я уже и забыла, как это делается, а муж так вообще никогда не умел.

– Семен, я не обижусь, если ты на следующий танец пригласишь не меня. Помоги женщчине радостно встрепенуться. Мирав, смотрите и освежайте опыт. Партнер берет даму за руку и отводит ее на уровень пышной груди. Другой он нежно лапает спину немного выше талии, если она имеется, а ви за это благодарны и кладете ему свою руку на его крепкое плечо. Считайте так: раз – правая нога пошла вперед четыре раза, и на два – пружиньте шаг, а потом столько же назад, и всех делов-то. Главное – не забывайте пружинить, ведь это фокстрот.

Оставшуюся часть вечера Зиновий пребывал в унынии. Казалось, за эти несколько часов он постарел больше, чем за все годы войны. Уголки его бровей приподнялись, образуя на лбу глубокую треугольную складку, лицо осунулось, а глаза потускнели, как у побитой собаки. Он молча смотрел на веселых соседей, от чего его сердце все больше наполнялось тоской. По пути к дому он представлял себе счастливую и спокойную жизнь, которая начнется с момента его возвращения, а приехав, наткнулся на зависть, непонимание и еще хуже – возможность быть расстрелянным. На фронте все предельно ясно и единственной заботой было выжить несмотря ни на что. Даже начал молиться, как научил его рядовой Клюев. Так ему и сказал, мол, в окопах, Зиновий, атеистов не бывает, потому запоминай и пользуйся во спасение. А он и пользовался незаметно. Укроется шинелью перед боем, словно спит, а сам шепчет, шепчет.

А здесь что? Набросились, а он и не сумел толком дать отпор. Вот и Дебора, вместо того чтобы сидеть рядом с ним, разговаривает о чем-то с Мирав. Не успел отойти, как ей уже портрет нарисовали. Один Яшка понимает его до последней клеточки своего детского организма. Прижался к плечу и уснул несмотря на музыку. И все ему нипочем, потому как отец рядом.

– Зямка, перестань грустить, – потрепал за плечо соседа подошедший Израил. – Утром будет все иначе. Вот увидишь.

Утро и впрямь выдалось особенное. Несмотря на затянувшийся накануне праздник, Зиновий проснулся рано. Через распахнутое окно были слышны гудки заходящих в порт кораблей, железный лязг длинноруких кранов и насмешливые крики прожорливых чаек. Как и до войны, в порту кипела работа. Вот и первый трамвай прогремел звонкой трещоткой, предупреждая сонных прохожих о своем приближении. Но не эти привычные шумы заставили Зиновия окончательно проснуться. Разбудила его птичка зарянка. Сначала она пела робко, словно распеваясь, но потом все увереннее и громче, пока к ней не присоединились пернатые собратья. Вскоре их свист заглушила прилетевшая стая черных скворцов. Они нагло оккупировали крону старого платана и раскричались так, что соседи один за другим поспешили закрыть окна. От стука оконных рам проснулась и Дебора.

– Ты куда в такую рань? – поинтересовался Зяма.

– На рынок, за курицей.

– Ради такого случая попрошу вас, мадам, не сбивать каблучки, а всегда пижалуйста присесть на мотоцикл, который простаивает без дела во дворе.

– А я таки воспользуюсь вашим предложением, – обрадовалась Доба.

– И я с вами, – послышался сонный голос Яшки.

– Решено: едем всей семьей.

Зиновий быстро умылся, надел брюки со свежей рубахой и вышел во двор. Не прошло и пары минут, как с улицы послышался отборный мат, каким ругались разве что грузчики в порту. Перепуганная Дебора подбежала к окну.

– Зяма, что случилось?

– Съездили на базар! Доба, неси ведро с водой и тряпку.

– Зямочка, ты можешь ответить, что произошло?

– Доба, мы в дерьме.

– Снова? – поинтересовался высунувшийся из окна Семен Григорьевич.

– Не то, что вы сейчас подумали, уважаемый сосед, но тоже очень неприятно. Посмотрите, что они сделали.

Семен перевел взгляд с соседа на мотоцикл и прыснул от смеха. Заботливо припаркованный под старым платаном BMW был сверху донизу облеплен пометом фиолетово-бордового цвета. Казалось, птицы вели прицельный «огонь» по немецкой технике, обильно орошая ее экскрементами.

– Ну, что я говорила вчера? Вишня в этом году уродилась замечательная! – успокоила всех тетя Сара. – Вам помочь или уже?

На шум вышел заспанный Сава в растянутой синей майке. Прикурив папироску, он оглядел со всех сторон мотоцикл и вынес свой вердикт:

– Нет, ви имеете себе такое представить! Вроде бы, птица – бестолковое животное, а четко понимает политический момент.

– Сава, при чем здесь политика? – подключился к разговору Израил. – Здесь вопрос простого еврейского счастья, и не более того. Друг, с твоей везучестью – и живым с фронта! Я тебя поздравляю.

– Доба, – снова заорал расстроенный Зиновий, – ты принесешь сегодня тряпку с водой или будем ждать, когда подсохнет и само отвалится?

– Зяма, это к счастью. Успокойся и перестань себе делать лицо страдания. В конце концов ничего страшного не произошло. Пара ведер воды, и все в ажуре.

Пока Зиновий занимался мотоциклом, Дебора решила отправиться на базар одна. Выходя из двора, она столкнулась с Александром Владимировичем. Немного пригнувшись, он наносил на лицо помазком густую пену, смотрясь в небольшое мутное зеркало, закрепленное полосками жести, срезанными с консервной банки.