Павел Пономарев - Мышиные песни

Милое личико изобразило гримасу отвращения. Агата Петровна добродушно затряслась в неслышном смехе. Горевшие на потолке через одну лампы тоже смеялись и потрескивали электричеством.

Маша была нелепой ошибкой, смешливой ересью, бесёнком в этом сумеречном святилище с вековой пылью и сгоревшими лампами. Удивительно, почему местные жрицы до сих пор не изгнали её с проклятьями или, по крайней мере, не сократили на законных основаниях. Мало того, что Маша, пропадая в ночных клубах, постоянно опаздывала на работу, она вдобавок терпеть не могла классическую литературу. И вообще не любила читать. Когда однажды заведующая библиотекой, почтенного возраста дама, поклонница Чехова и Толстого, спросила, читала ли она «Анну Каренину», то Маша, с присущей ей простотой ответила: «Нет, не читала. Я достаточно хороша собой, чтобы не читать книги». Заведующую едва не хватил удар. Готовые фразы о «богатом внутреннем мире» и «безднах мудрости, хранящихся в книгах, которыми автор бескорыстно делится» и прочее бла-бла — застряли у заведующей в горле. Маша чудом не лишилась работы.

— Машенька, а знаешь, как сторож объяснил появление крыс в библиотеке? — подогревала разговор повеселевшая Агата Петровна.

— Да ну вас…

— Он говорит, что всему виной ресторан.

— Какой ещё ресторан? — оживилась Маша.

— Не знаю, откуда он взял, но сторож уверен, что в здании библиотеки скоро откроют ресторан быстрого питания.

— А зачем этим дрищам с книжками целый ресторан? — позёвывая, спросила Маша. — Я думала, они книжной пылью питаются.

— Да нет же, — смеялась Агата Петровна, — библиотеки не будет, а будет ресторан… ну или ещё какое увеселительное заведение.

— Кру-уто! — воскликнула Маша. — Значит, если повезёт, я устроюсь официанткой, и прощайте грязные тряпки и скучные книжки!

— Размечталась! По-моему, это всего лишь бредни старого алкоголика…

Зачарованные смутными надеждами, женщины смеялись.

Смеялись Гоголь, Достоевский, Чехов (придерживая пенсне пальцем), смеялись Лесков, Зощенко, Розанов (только что отобедав щами), смеялся раскатистым пролетарским смехом забытый поэт Курочкин, из бездн бытия грохотали Кант, Гегель, Хайдеггер, съезжая и падая с полок; злобно похохатывали авторы советских передовиц, смеялись Пруст, Джойс, Ремарк, от смеха всхлипывал Кафка, похихикивал в бороду многотомный Ленин… Только заведующая библиотекой не смеялась. Она знала правду. Валентина Ивановна, налив рюмку коньяка и обведя глазами пожелтевшие стены кабинета с пергаментами обоев, прощалась с библиотекой.

— Маша, перестань! — отмахивалась Агата Петровна, не в силах сдержать смех, наблюдая, как девушка танцует с тряпкой. — Нас уволят, Машенька, ну перестань!..

— Обязательно уволят, Агата Петровна, — вальсировала Маша по залу. — Раз-два-три, раз-два-три, мёртвые крысы, раз-два-три, раз-два-три, мёртвые книги, раз-два-три, раз-два-три, мёртвые люди, раз-два-три, раз-два-три…

— Ну что за чепуха, Машенька, перестань! Это слишком!

Маша дотанцевала до читательского кресла, бухнулась в него и замерла в задумчивости.

— Агата Петровна, — сказала она через минуту, — вы сегодня какая-то не такая…

— Ты о чём? — отвела глаза женщина, делая вид, что перебирает каталог. — Со мной всё хорошо. Опять ты выдумываешь.

— Нет. Не выдумываю. У меня на это нюх. Вы какая-то весёлая сегодня.

— С тобой не соскучишься, — натянуто улыбнулась Агата Петровна.

— Моя парадоксальная интуиция подсказывает… Я ведь правильно употребляю слова? — Маша поднесла указательный палец к вытянутым губам, задумавшись. — Так вот. Она мне подсказывает, что вы в кого-то влюбились.

Воздух замер.

— И что… сильно заметно? — потупилась библиотекарша.

— Очень! Вас как будто подменили. И эти очки, и причёска, и кофточка с вырезом… Всё дело в моей парадоксальной интуиции!

Обычно Агата Петровна пользовалась компьютером по назначению, в памяти которого находилась база данных по всем ресурсам библиотеки. Слабенький Интернет её мало интересовал. Но недавний договор с добросовестным провайдером оказался в некотором роде сделкой с дьяволом. Интернет стал «летать» и увлекать в манящие виртуальные бездны скучающую одинокую женщину. По совету Маши Агата Петровна зарегистрировалась в популярной социальной сети, и жизнь её приобрела смысл. Запестрели картинки с альпийскими лугами и морскими прибоями, заиграли ностальгические мелодии советской эстрады, заговорили афоризмами многословные гении… И, казалось, ни конца не будет этому, ни края. Однако же в эту идиллию вторгся голос другого , и этим другим был мужчина. «Другой» сообщил: «Привет! Меня Славик зовут. Давай общаться».

Внезапное послание вызвало в женщине душевное оцепенение. В тот день она роняла книги, путалась в заученном наизусть каталоге; не могла читать, готовить еду, смотреть вечерние новости. Мама взялась было пичкать её таблетками, заподозрив простуду, но всегда послушная дочь с криком отвергла лечение и заперлась у себя в комнате. Всю ночь, лёжа одетой на кровати, она разглядывала единственную фотографию сына, умершего в младенчестве, вспоминала движения его розового тельца, улыбку, и плакала. Отца Ангелочка (так она называла своего сына) Агата Петровна не вспоминала. Забыла его. Он хранился где-то глубоко — в мёртвом углу памяти вместе с правилами орфографии и косами университетских подруг…

На следующий день после случая с «другим» Агата Петровна не вышла на работу, взяла отгул. Ещё через день она пришла с опозданием, выслушав красноречивый выговор заведующей с цитатами из классиков, и долго не решалась включить компьютер. Женщина смотрела на потухший монитор с недоверием и страхом. Однако в конце рабочего дня женское любопытство возобладало над смутными чувствами, и библиотекарша, до рези в глазах зачитав нехитрое сообщение, всё же решилась ответить. Робкими движениями указательных пальцев она долго набирала: «Здравствуйте, Вячеслав. А мы разве знакомы? Для общения должны быть серьёзные причины, какие-то общие интересы. А я вас совсем не знаю».

Ответ появился довольно скоро, на этот раз с осторожным «вы»: «Извините. Не подумайте, я не извращенец какой-нибудь. Я хочу душевно пообщаться».

Уважительная интонация «письма», — несмотря на чрезмерную, как ей показалось, искренность, — всё же успокоила женщину. «А разве мужчины могут иначе…» — застенчиво рассуждала Агата Петровна, и ей вдруг захотелось узнать, как выглядит таинственный Славик.

Среди шикарных тачек и большегрудых женщин она смогла отыскать лишь одно фото «с Вячеславом», не подозревая о том, что выразительные глаза цвета стали, пронзающие насквозь, и пленительный южный загар, — принадлежат вовсе не Славику, а известному голливудскому актёру, герою боевиков. Жуткое противоречие «благородного лика» с обрамляющей его шелухой — было разрешено Агатой Петровной мгновенно. Наличие единственной его фотографии в альбоме она отнесла природной скромности Вячеслава, а прочий мусор сочла за невинные «мужские слабости».