Игорь Белодед - Синий кит

Софии стало не по себе: сначала от этих похорон, затем от припомненных слов Абры. Без десяти пять она написала ему и рассказала о том, как девочка встала из гроба.

— Встала? Ты видела это собственными глазами?

— Нет. Просто поднялась.

— Ты знаешь, как ее зовут?

— Нет.

— Поговорим завтра. Будем считать, что с первым заданием ты справилась.

София спала беспокойно, когда она проснулась, отец уже уехал на работу, пришлось идти до школы пешком. Утренние сиреневые фонари были как огромные цветы на заснеженном и залитом светом поле: сухой чертополох, выхолощенные стебли борщевика с человеческий рост. Лямки рюкзака натягивали в плечах, дубленка топорщилась, раскрываясь при ходьбе. Вспомнилось, как умершая бабушка каждый раз одергивала ее, когда она садилась на холодное сидение: «Ты что, без детей остаться хочешь, Софушка?». Была бы ее воля, она бы и летом заставляла ее надевать подштанники. Софушка. После ее смерти Софию так никто не называл. Снег растерянно хрустел под ногами, как будто с натяжкой терпел вес ее тела. Слишком много тяжелых мыслей было этой ночью, мыслей о телах.

В школу она опоздала, седой охранник, подняв глаза-туманности от столешницы, на которую ворохом были навалены газеты, недовольно шмыгнул носом, вослед ей сказал:

— Не попадись только завучу на глаза!

— Хорошо!

Но она попалась, постучав робко в дверь и войдя в класс.

— Извините, Анна Сергеевна.

В классе никто не хохотнул, София заметила, что, кроме завуча, сухопарой женщины с огненными волосами, здесь находились учитель химии — еще более высохшая и длинная, чем завуч, за глаза ее называли «Щепкой», и усатый учитель ОБЖ — крепкий мужчина по прозвищу «Гильза». Каждый раз, увидев его, София вспоминала беспомощный хохолок на его голове, когда в мае он показывал, как правильно надевать противогаз.

Завуч взглянула на нее, сдвинув очки ниже по переносице.

— Это София Рубина, — вступилась учительница.

— Опаздывать нехорошо, Рубина. Вообще все ваши беды происходит от отсутствия дисциплины, — голос ее скрипел, как старая деревенская колонка. Пока завуч ей выговаривала за опоздание, София села на первую парту рядом с Волобуевой, та подмигнула ей. — В школе вас могут пожалеть, но взрослая жизнь — она жестче. Может быть, вам кажется, что мы придираемся к вам, задираем, так сказать, планку. Но во взрослой жизни все будет еще хуже. Не потому ли современные родители так несчастны, что их расхолаживает школа, как вы считаете, Павел Степанович?

Усы задвигались, что-то промолвили. При начальстве Гильза обмякал, становился похожим на учителя труда у мальчиков.

— Мы, кажется, отвлеклись от темы сообщения.

— Ах да. Рубиной, значит, сами расскажете, что случилось, но без нагнетания, пожалуйста. И последнее, что я хотела сказать: вы не должны об этом упоминать в сети. Если мне кто-нибудь доложит, что кто-то из старшеклассников, как это называется? — рассеянно обратилась она к Гильзе, тот тихо ответил, — перепостил или, не дай бог, запостил всё то, о чем я вам говорила, то ему лучше сразу приготовиться к поиску новой школы. А вы знаете, что в городе, кроме лицея и нашей школы, больше приличных учебных заведений нет. Я не думаю, что родители с восторгом отнесутся к предложению платить лишние пять тысяч в месяц, чтобы их чадо училось в лицее. Вы меня поняли?

Все, как один, закивали.

— И, пожалуйста, без паники, дети уходят и из вполне благополучных семей. В любом случае школа здесь ни при чем.

Обнажила запястья, посмотрела на блестящие часы с любопытством, как сорока, и сказала:

— Нам пора. Простите за то, что помешали уроку.

Учитель химии расплылась в елейно-подобострастной улыбке. Уходя, завуч еще раз взглянула на Софию и опустила очки еще ниже.

Во время урока Волобуева шепнула ей, что пропал тот самый Руслан, палец которому сломал Сергей.

— Как так пропал?

— Ушел из дому и не вернулся, ты не заметила, что его уже как несколько дней нет на уроках? Сачкует, думаешь?

Зашикала учительница химии, во рту у нее, как в колбе, что-то заклокотало. Успокоившись, она встала под знак свинца и белым мелом вывела на темно-зеленой доске окончание уравнения. Ушел из дома и не вернулся. Быть не может. Просто не укладывается в голове. Они были плохо знакомы, но ей казалось, что беда ходит по незнакомым людям куда чаще, чем по знакомцам. Говорят, он был безнадежно влюблен в Иванкову, между ними что-то было на выпускном, а потом в сентябре с паутиной в воздухе, с рахитичным солнцем прекратилось — и все эти месяцы тот, о котором нельзя рассказывать в сети, ходил как в воду опущенный, обозленный непонятно на кого — не в силах разобраться ни в себе, ни в предмете своей злобы.

— Софа, Софа? Земля вызывает майора Тома! Ответь!

— Все хорошо.

Главное — найти в себе силы сделать вид, что она не собралась умирать, что она здесь, а не в игре.

— Тебя, что ли, пропажа Руслана потрясла, до глубины печенок? Вангую, он не выдержал позора, нанесенного Сереженькой.

— Прекрати его так называть.

— Фолл ин лав?

— Прекрати.

— Плюс сто пятьсот. Зуб даю.

Пухлые, подвижные губы, во рту — жевательная резинка, потуги надуть пузырь побольше. Обыкновенно дружба покоится либо на общности порока, либо интереса, но между ними не было вообще никакой общности. Да, они вместе ходили в художественную школу, на истории искусств Елена списывала у нее, раз в две недели они бывали в кафе, обсуждали ухажеров Елены, но София всегда чувствовала, что позволяет с собой дружить. Будто бы пронзенная мужским вниманием Елена стремилась к близости с Софией только затем, чтобы почувствовать, каково это — домогаться расположения у девушки, чей отказ очевидней согласия, у девушки, что целиком ее противоположность.

На пороге столовой София случайно столкнулась с Сергеем. Не улыбнувшись, он облокотился на закрытую створку двери, она отошла к вялым фонтанчикам.

— Представляешь, меня подозревают в том, что я замешан в пропаже Руслана. Завуч мне все уши прожужжала об ответственности.

— А ты?

— А я ни при чем. Так и сказал ей. Если вам хочется всё сваливать на приезжих — вперед, говорю, только это путь в никуда.

— В никуда?

— Да, никуда, София.

Ее рюкзак черный, на большой карман с застежкой нацеплены круглые значки, колобки с бессмысленными улыбками, над ними ветвящееся дерево, в корнях его — человеческие кости, в ветвях — ветер из красноглазых ворон, теряющих перья. Вдруг ее рюкзаку перебивает хребет — со звяком он отлетает в сторону. София поднимает глаза и видит безобразную улыбку Иванковой, в голове не обида, но мысль: если вы хотите удостовериться в красоте человека, посмотрите, красива ли у него улыбка.