Стелла Прюдон - Дедейме

Роза сосредоточенно слушала и не перебивала. Когда Ханна допила чай, Роза пригласила ее в дом. Первое, что бросилось в глаза, были дешевые ковры. Они висели на стенах и лежали на полу, заполняя все пространство. На румынской стенке толстым слоем лежала пыль. Роза подошла к витрине и достала из шкафа несколько фотографий.

– Раньше мы все – я, муж и пятеро детей – теснились в трех комнатах. А сейчас нам с Томой тута раздолье. Хорошо, если изредка сын приедет. Переночует одну ночь и уедет. Или в Буйнакск, – Роза махнула в сторону двери, – тама у него дружки, или в Ленинград. – Роза рукавом стерла с фотографии пыль и показала ее Ханне. – Вот он, мой Гарик.

Ханна всмотрелась. С фотографии на нее смотрел долговязый парень. От матери он унаследовал только длинный нос крючком.

– Худой что такой? Что, не кормят его? – Ханна засмеялась.

Роза закивала головой.

– Не ест ничего, бывает же. Большой вымахал, а головы на плечах так и не появилось.

Роза перебирала фотографии, пока не нашла нужной.

– Вот, смотри. Это – его дочь. Красивая девочка!

– Так он женат? – огорчилась Ханна.

– Нет, он никогда не был женат. Как уехал в Ленинград работать – он у меня таксист, – знаешь как разбирается в машинах, все улицы тама знает. Что думаешь, не связался по молодости с русской бабой?! Красивая, но что мне от ее красоты! Я ему говорю: «Тебе надо на еврейке жениться!» – а он все кивает. «Да-да, мама», – и все равно делает по-своему. И ребенок теперь страдает: мать – не еврейка, значит, и внучка моя тоже – не еврейка. – Женщина покачала головой. – Надо его отвязать от этой женщины, чтобы за ум взялся, работа ему хорошая нужна, жена. Такая, чтобы держала его в ежовых рукавицах.

Роза положила фотографии на шкаф и махнула рукой:

– Ну все, хватит о грустном! Давай, я лучше ковры покажу. Вот этот – отличный, настоящий текинский. Нигде таких больше нет, только у меня остались.

Ханна из вежливости погладила два ковра, спросила цену и, не торгуясь, купила их. Она знала, что ковры не стоят этих денег, но не хотела показаться скупой.

Когда они вышли из дома, увидели Тому: она стояла у калитки и с кем-то кокетничала, звонко смеясь и переминаясь с ноги на ногу.

– Тома! – строго сказала Роза. – Ты с кем тама разговариваешь?

– Мама, тута водитель Гаджи пришел, ждет тетю Ханну.

Роза позвала дочь. Когда та подошла, Роза шепотом ее отчитала:

– Ты чего это с ним кокетничаешь! Тебе что, мусульманин нужен? Иди тогда сразу паранджу надевай и в мечеть ходи. Если еще раз увижу, на ключ запру!

Тома покраснела, а Ханна позвала Гаджи и велела отнести ковры в машину.

– Сейчас поедем… – Она повернулась к Розе, чтобы попрощаться, но та исчезла в доме. Через несколько мгновений вернулась, держа в обеих руках фотографию. С нее на Ханну смотрел улыбающийся Гарик.

– Вот, возьми, покажи дочери своей. Как ее зовут? А у тебя ее фотографии, случайно, нет тута?

– Эрке мою дочь зовут, – твердым голосом сказала Ханна. Достав из кармана маленькую черно-белую фотографию дочери, она протянула ее Розе.

Эрке была последним ребенком Натана и Ханны. К моменту ее рождения Ханне было сорок лет, и сил на младшую дочь уже не хватало. К маленьким сыновьям, четырехлетнему Залмону и двухлетнему Сави, были приставлены няни, а Эрке отправили жить к кормилице. Когда потребность в грудном молоке отпала, она вернулась домой и кое-как выросла среди братьев. Они не особенно церемонились с младшей сестрой, били и таскали ее за волосы за малейшую провинность, а чтобы она не пожаловалась матери, задаривали леденцами.

Летом Ханна, взяв в охапку младших детей, уезжала в Махачкалу – там у семьи был дом. Каждый день ездили на море, а вечером братья усаживались в темном дворе и, потешаясь над маленькой впечатлительной девочкой, рассказывали страшилки про людоедов и потусторонние силы. Маленькая Эрке, наслушавшись таких историй, долго не могла уснуть, а просыпалась в мокрой постели. Так продолжалось несколько дней, пока Ханна не заметила и не приняла мер.

Изгонять испуг была приглашена старая, тощая, похожая на Бабу-ягу знахарка. Посадив девочку на стул, она долго ходила вокруг нее с тарелками, читая что-то себе под нос. Внезапно женщина с силой бросала тарелки на пол, они разбивались об асфальт и осколки разлетались по сторонам. Эрке похолодела от ужаса. Женщина продолжала, пока не разбила все до последней тарелки. Потом она взяла два стакана и кокнула в один из них яйцо. Переливая его из одного стакана в другой, она что-то нашептывала себе под нос, а потом потребовала от Эрке это выпить. В завершение женщина взяла веник и собрала осколки в пакет, которые вручила Эрке со словами: «Это твой страхы. Закапай в сад и нычево нэ бойся». Эрке закивала. Один вид старухи вызывал ужас, и она готова была сделать все, что та пожелает, лишь бы больше ее не видеть. Ночами Эрке спала очень тревожно, потому что боялась ненароком намочить простыню. В полудреме брела в туалет: не хотелось встречаться со старухой во второй раз.

Поскольку ее сестры были намного старше ее, росла она в основном среди мальчиков, отчего и сделалась почти что мальчиком. Она была в восторге, когда ей, тринадцатилетнему подростку, один из друзей старшего брата позволил покататься на мопеде. И когда ее пятка попала в колеса мопеда, она ни разу не заплакала, а стойко вынесла боль. Братья тайком повели ее к врачу, чтобы тот зашил ей пятку. Родители о том инциденте ничего не узнали, а братья зауважали младшую сестру и, когда у них появилась машина, они время от времени возили ее на безлюдную дорогу и позволяли ей сесть за руль.

Когда Эрке исполнилось пятнадцать, Ханна решила показать дочь. И действительно, было на что посмотреть: статная, с пышными формами, с длинными и черными, как смола, волосами, с огоньком в глазах. Ханна собрала гостей, и к ней весь вечер вереницей тянулись сваты, предлагая своего кандидата в женихи.

– Молоко и мед девочка! – сидящая рядом с Ханной женщина, ее родная тетя Мина, поднесла к губам собранные вместе подушечки пальцев и звонко их поцеловала. – Наша порода, савиевская.

Ханна закивала.

– Наша порода!

– Свое надо держать при себе, а не отдавать в чужие руки. Надо оставить Эрке в семье. Что даешь за девочку? – деловито спросила Мина.

– Дом даю, драгоценности даю, – Ханна задумалась на несколько мгновений, а потом продолжила: – Все, что полагается, – белье-мебель-одежда – все даю. Без этого как? Она у меня с хорошим приданым замуж выйдет! – с гордостью произнесла Ханна.

– Хубе-хубе [23] Хорошо-хорошо. . Ты – хорошая мать, и я хорошая мать. Все мы хотим счастья своим детям. Ты помнишь моего Симона? – Мина показала куда-то в сторону. У Мины было восемь сыновей, очень похожих друг на друга. Ханна стала искать глазами, но Мина уже махала рукой кому-то. Вскоре перед ними вырос невысокий и смуглый молодой человек. Ханна воскликнула: