Стелла Прюдон - Дедейме

– Да, помню, как не помнить? Хороший парень у тебя!

Симон поцеловал Ханну, а через минуту Мина жестом отослала сына: «Ну все, иди, иди, нам надо пошушукаться».

– Хороший у меня мальчик – младший сын мой, – сказала она Ханна. – Двадцать шесть ему уже, жениться пора.

Ханна закивала: да, в двадцать шесть лет парню пора жениться.

– Не хочу кого попало брать. На своей хочу женить.

Всю следующую неделю Мина ежедневно приходила к Ханне вместе с Симоном и несла подарки: корзины с фруктами, духи, платки, вино, халву.

Эрке прислуживала за столом, накрывала на стол, разносила чай, но они ничего не ели и не пили. Симон так впивался взглядом в Эрке, что та краснела, у нее подкашивались ноги, и она торопилась уйти в дом, чтобы отдышаться и успокоиться. На исходе первой недели Ханна спросила дочь, нравится ли ей Симон. Получив утвердительный ответ, Ханна обсудила с Миной формальности. Обручить молодых решили в самое ближайшее время.

После обручения Симон регулярно – раз в месяц – приезжал из Махачкалы в Пятигорск повидать невесту. Его приезд всегда обставлялся с пышностью и торжественностью. Эрке наряжалась, приглашались люди, а стол ломился от яств. Казалось, для жениха эти приезды были пыткой, надо было в присутствии дюжины гостей вести непринужденную беседу с Эрке, а он не знал, о чем говорить с пятнадцатилетней девочкой, поэтому больше молчал. Натан однажды не выдержал:

– Сидит, молчит! Как рыба! Воды в рот набрал, что ли? – сказал он куда-то в сторону, но всем было понятно, что эти слова относились к Симону.

– Оставь его! – Ханна подошла к мужскому столу и бросилась на защиту родственника. – Стесняется он.

– А я почему не стеснялся, когда приходил к тебе? Я разве сидел, как молчун, все время?

Ханна засмеялась.

– Ты когда приходил, тебя нельзя было заставить молчать. Все говорил, говорил. Мать мне на ухо шепчет: «Пусть уже уходит, я спать хочу», а ты все сидишь и что-то говоришь, рассказываешь.

– А что папа тебе рассказывал? – оживился сидящий за столом старший сын Довид.

– Все рассказывал. Всю свою жизнь рассказывал. – Ханна обняла мужа за шею. – Как он сиротой остался, как от дяди ушел… все рассказывал. Не умею я сказать, как он. Он пусть лучше сам расскажет. Ханна пододвинула стул и села рядом с мужем.

– Нищий был! – начал свой рассказ Натан. – Когда родители мои умерли, мне десять лет было. Мы в Самарканде жили. Я без копейки денег, в лохмотьях, пришел к дяде. Говорю: некуда мне идти, можно, я у тебя, дядя, жить буду? Дядя мне отвечает: если работать будешь как следует, хлеб-соль для тебя найдем. Так я остался у дяди. У него своих детей – десять человек, на меня еды не хватало, объедками кормили. То, что собаке выкидывали, я ел. Работал как проклятый, в школу не ходил, три класса окончил, писать-читать умел – и хватит. Это сейчас все умники развелись, халам-балам устраивают, а дел от них не дождешься, а тогда не об этом думать надо было. Когда мне тринадцать исполнилось, дядя говорит: хватит, большой уже, иди сам деньги зарабатывай. Я пошел искать работу, там-сям копейку заработаю. Себе на хлеб зарабатывал, а больше не получается. Дядя на мне все зло вымещал, из дому выгонял. Я несколько раз на улице спал, тощий был, как вот этот палец. – При этих словах Натан поднял вверх мизинец и затряс рукой.

– Папа, ну давай ближе к делу, как ты с мамой познакомился? – шутливо потребовал Довид. – Как ее добился?

– Слушай, да не перебивай! – Натан взял бутылку водки и наполнил рюмку до краев. – Мне когда восемнадцать исполнилось, я на фронт пошел, до конца войны меня не было. Когда вернулся, дядя решил меня женить на какой-то родственнице. А я решил посмотреть издалека на нее, вдруг она мне не понравится! Пошел в сторону их дома. На полпути остановился, потому что там из калитки выходит расфуфыренная красотка. Она мне очень понравилась, такая вся из себя важная и надменная.

– Мама, это ты была? Ты? – с нетерпением спросил младший сын Сави.

Ханна улыбнулась и приложила палец к губам – не перебивай и слушай отца!

– Вот нетерпеливые у меня дети! – Натан погрозил пальцем Сави и продолжил:

– Я разузнал, что она богатая, подумал, что она даже не посмотрит на меня. Стал караулить дом, чтобы получше ее рассмотреть. Она выходила, модница такая, платье, туфли, сумка. Я влюбился! Но как быть, не знаю! Я гол как сокол, конфеты-духи купить не на что, пригласить в кафе не могу. Стал много работать, все, что можно было заработать, зарабатывал. Вагоны разгружал, на рынке торговал. Когда какие-то деньги появились, попросил жену дяди пойти к ним, разузнать, что и как. Она вернулась, бывает же, печальная вся. У нее жених, говорит, без вести пропавший. А она его все равно ждет, любит. Я сначала расстроился, а потом прямо к отцу ее – раби Боруху – пошел и все рассказал. Люблю, говорю, вашу дочь. Что мне делать, говорю. А он кричать начал: «Я свою единственную дочь за кого попало не дам! Ты кто такой вообще?» Я отвечаю: «Сирота я, у дяди воспитывался, но деньги на жизнь всегда заработать смогу». При этих словах он смягчился и говорит: «Приходи через неделю, там увидим». Я обнадежился и всю неделю пахал как проклятый, чтобы еще больше денег заработать. Я убить готов был, украсть, все что угодно, лишь бы красавица на меня посмотрела. Каждый день караулил у ее дома, а она выходит с подружками, а в мою сторону даже не смотрит.

– Мама, а ну-ка поцелуй папу! – перебил отца Борис. – Он такие вещи о тебе говорит! Какой у нас папа красавчик!

Ханна замахала руками, а Натан подставил щеку и потребовал: «Целуй давай!» Ханна обняла мужа за голову и поцеловала в щеку. Натан продолжил: – Прихожу к раби через неделю, а он мне говорит: «Это ты каждый день ее у ворот караулишь?» – «Да, – отвечаю, – очень хочу вашу дочь видеть, не могу ее не видеть». И тут он мне говорит: «Ты знаешь, что у нее жених пропал без вести? Уже два года вестей от него нет, а она его все ждет?» Знаю, отвечаю. Но я не могу, говорю, от нее отказаться. Тогда, говорит, иди и скажи ей это. Я разрешаю.

Я вышел счастливый, подарков накупил, духи, сладости, фрукты, цветы. Иду к тете, прошу еще раз пойти к ним, попросить разрешения мне прийти. На колени встал, она не хотела ни в какую, бывает же. Сказал я, что отец ее, раби Борух, разрешил нам встретиться. Она пошла, значит. Возвращается радостная: Шекер согласилась нас принять. Жара невыносимая на дворе, а я костюм новый надел, хотел хорошее впечатление произвести. Каков я был, а? Отвечай, жена!

Ханна засмеялась.

– Красавец был!

– А сейчас он что, не красавец? Сейчас еще больше красавец! – возразил Борис.

– Натан как вошел в дом, я сразу его узнала. Он меня неделями у ворот караулил. Но тогда он был в оборванных штанах, а тут пришел весь такой – я по-русски правильно сказать не умею – нафуфыренный. Нельзя было не влюбиться. А я как раз на днях один разговор подслушала. Мильке, мать Шамая, жениха моего, другой женщине говорит: «Когда Шамай вернется, я его на твоей дочери женю». Мне так обидно стало, что я его жду, а его на другой женить собираются. Так бы ни за что не согласилась встречаться с Натаном. Он был очень худой, одни кости торчали.