Стелла Прюдон - Дедейме

– Папа этим тостом сказал, что то, что стол накрыли женщины – это прекрасно. Но папа говорит, что мы на Восьмое марта сами будем стоять у плиты, сами будем готовить обеды и сами будем накрывать столы! – добавил Борис.

– И сами будем кушать, – вставил слово Гарик.

– Наши внуки, дети! Дай бог им здоровья, чтобы мы видели их определены, или, как по-русски, я не могу сказать. Чтобы мы их определили, чтобы они жили, здравствовали, по стопам – как мы вели себя, так чтобы и они по стопам нашим вели себя. У нас в семье курящих нет, пьющих нет, любящих… Любить – это надо, без любви нельзя жить. Правильно я говорю? – Натан посмотрел на присутствующих. Все закивали: «Да, правильно!» – Вот. А в остальном плохой поведений у моей семьи, у моей породы нет. У меня пятьдесят-шестьдесят человек в семье и все они хороший семьянины, мои дети. Дай бог, чтобы они шли по такой традиций, по такой путь и жили-здравствовали.

Едва Натан произнес эти слова, как комнату наполнила музыка. Кто-то включил магнитофон, и дети хором запели:

Эрке на цыпочках пересекла зал и подошла к комнате Шекер, которая примыкала к нему с другой стороны. Дверь была приоткрыта, но не было слышно никакого движения. Очевидно, Шекер еще спит. Эрке заглянула в щелку: Шекер лежала на кровати с открытыми глазами и смотрела в потолок, по ее щекам текли слезы. Когда Эрке открыла дверь, девочка вздрогнула.

– Ну что, соня, спишь еще? – Эрке села на краешек кровати. – Мама не хотела, чтобы ты знала, но это она попросила меня с тобой поговорить. Ты не представляешь себе, как она за тебя переживает! Пришла утром рано, всю ночь не спала, на ней лица нет. Круги черные под глазами. А ты знаешь, что ей нельзя нервничать?

– Да… – прошептала Шекер.

– Тогда почему расстраиваешь? Если ты не любишь нашу маму, то это не значит, что ты можешь ее обижать. Я! Я, – Эрке энергично ударила кулаком в грудь, – я ее люблю и не хочу, чтобы ты доводила ее до инфаркта! У нас мама одна, а не две и не три. Родителей надо любить и почитать. Нельзя расстраивать мать. Она у нас одна. Мать – самое дорогое, что у нас есть. Если ее не будет, тебе будет легче? Ты же знаешь, что у нее уже был микроинсульт, ты хочешь, чтобы был еще один?

Шекер замотала головой. Она никак не ожидала услышать таких слов от Эрке, единственного человека, которому доверяла. Эрке хоть и приходилась ей тетей, но разница в возрасте между ними составляла всего семь лет, и Шекер было легче относиться к ней как к сестре, чем как к тете, в отличие от старших теток – Раи и Зои. Но на этот раз Эрке говорила с ней как с чужой. Шекер затряслась от рыданий.

– Ты думаешь, я не замечаю, а я все замечаю. И мама замечает. Мама все замечает! Еще до того, как ты скажешь слово, мы уже знаем, что ты скажешь. – Эрке сделала паузу. Из глаз Шекер ручьем текли слезы. – Ну все, все. Перестань плакать, вытри лицо.

Шекер потерла лицо рукавом ночной рубашки, но ее тело продолжало трястись.

– Ну все, все, не плачь. Никто же не умер? Что за трагедия? Что с тобой случилось? Что с тобой происходит?

– Я… хочу… к маме… – тихо, еле слышно, сказала Шекер. Было видно, что ей трудно достались эти слова.

– К маме? – переспросила Эрке. – Мама во дворе, вставай и иди к маме, что за проблема?

– Нет, – прошептала Шекер слабым голосом. – Я хочу… к… маме.

Эрке сжала губы и побледнела. Ее лицо стало непроницаемым.

– Ах, вот оно что… – Эрке встала и подошла к окну. – Я от тебя такого не ожидала. Что угодно ожидала, но такого – никогда. – Сделав паузу, она продолжила: – Это Зинка тебя подговорила, да? Это Зинка тебя настроила против мамы? Или это Рая? Кто тебя настроил против мамы, говори!

– Нет, нет, меня никто не настраивал! Я сама! Сама!

– Понятно… Ты ведешь себя как предатель! Ты – вор и предатель! Ты украла у нас маму, а теперь ее предаешь! Но даже у самого худшего вора и предателя есть совесть, а у тебя совести нет! Как можно так поступать, как ты поступаешь?! Ты что думаешь, у Зинки прямо рай тебе будет? Что она прибежит, заберет тебя, и все будет прекрасно? Ну что ж, иди… к маме, – при этих словах Эрке сморщилась, – как ты ее называешь. Никто тебя не держит! Но учти, обратно тебя никто не возьмет. А если ты думаешь, что Зинка будет тебе рада, ты очень, очень глубоко заблуждаешься! – Эрке не заметила, как перешла на крик. Только увидев испуганное и потерянное лицо Шекер, она понизила голос. – Ты знаешь, что Зинка, мать твоя так называемая, на самом деле не любит тебя? Она не любит никого, кроме себя! Ты знаешь, что она расстроилась, когда ты родилась, потому что не хотела дочь, а хотела сына? Она даже не притронулась к тебе ни разу, не кормила тебя. Это потом уже, когда мать приехала и увидела, что ты худая как скелет, она испугалась и забрала тебя к себе. Она не хотела, чтобы ты там умирала с голоду.

Глаза Шекер расширились, было видно, что она потрясена. Эрке продолжила:

– Наша мама – самый добрый, самый лучший человек на свете. Ты думаешь, ей надо было возиться с еще одним ребенком после того, как она семерых воспитала? Ей на меня уже сил не хватало, а она тебя взяла! Она не из эгоизма тебя забрала от Зинки, а от жалости к тебе, от доброты. И отца уговорила, он не хотел еще одного ребенка, который плачет по ночам. Выкормила тебя, наняла кормилицу, которая дома жила у нас. Для меня она этого не сделала – я жила два года у кормилицы, – а для тебя сделала! Ты не знала? Зато я знала! Скольких сил маме стоило тебя вырастить! О нас, своих детях, она не заботилась так, как о тебе. Она тебя как драгоценность берегла, никому не разрешала на тебя голоса повышать, никогда нам не было столько заботы и внимания, сколько тебе, спроси кого хочешь, спроси Раю, Зою спроси, Сави, Борю спроси. – Эрке вздохнула. Было видно, что ей не легко давались эти слова. Ее голос стал хриплым. – А Зинка очень злая и с детьми своими обращается жестоко. Нарядит дочь в дорогие шмотки, на люди выводит, а дома бьет ее, кричит на нее. За каждую мелочь ее избивает. А на людях улыбаться заставляет. Я сама видела, как она это делает! Это на людях она добрая, а в душе она очень жестокая. Более жестокого человека я не видела. И ты должна благодарить бога, что тебе досталась такая мать, как Ханна. – Эрке сложила ладони, словно в молитве. – И если ты такая неблагодарная, хочешь уйти… Ну что ж, иди, скатертью дорожка! Никто тебя не держит! Но мама не вынесет, если ты возьмешь и уйдешь. Но тебе-то что! Тебе наплевать на маму, тебе на всех наплевать!

– Мне не наплевать! – Шекер замотала головой. – Просто мне иногда кажется, что мама меня не любит.