Павел Костюк - Красный Яр. Это моя земля

Собака эта еще некстати.

Кай

— Паша, ну что там? — аж пританцовываю от нетерпения.

— По-маленькому хочешь? — троллит Паша.

— Паш, не томи, ну!

— Обезвоженные они. Обе. Лежат. Одна — на койке. Вторая — под. Я обмыл, как мог.

— Что сделал?

— Обмыл.

Я покраснел.

— Ты что, раздел ее?

Паша внимательно посмотрел на меня.

— А как же. И знаешь что? Она такая же веснушчатая, как ты. Часом не сестра?

Я покраснел еще больше.

— Вот что, пацан. Нечего краснеть. Ты видел войну?

Я отрицательно замотал головой.

— А я видел. На войне и в любви решения надо принимать быстро. Динамика такая, что легко опоздать и…

На Пашином полуслове в рубку вернулся Ленский, указал направление.

— На малом ходу идем по курсу. Высадим гостей.

— Не можем, Кэп.

— Это еще почему?

— Спят. Обезвожены. Три дня не пили и бродили по жаре. Я хлорид натрия в ляжки вколол. Что одной, что второй.

От слова «ляжки» я снова покраснел, представляя, как и куда Паша вкалывал раствор. Но подробности представить не получалось. Ленский запустил в шевелюру пятерню, лоб пошел складками.

— Ядрена… ладно. Проснутся — тогда, — резко развернулся и вышел.

Ленский

В последний наш зимний отпуск перед дипломом и присвоением первого офицерского звания мы поехали на каникулы к другу Дэну на дачу. Дэн трепанул, и в результате с нами на дачу подписалось еще человек двадцать.

Дом целиком наш. Десяток спален. Сауна. Кухня с гостиной и огромным столом. Стулья и диваны — по периметру комнаты, стол — с напитками и снедью.

Выпили по третьей, и тут я заметил среди камуфляжа и тельников круглые светлые коленки. У меня закружилась голова, и телесно, и мысленно я поплыл им навстречу.

Я доплыл до белого длинного свитера крупной вязки. По вязаным узорам с ноющим напряжением пополз вверх. Силился через белые шерстяные нити рассмотреть полоску белья, но видел только розовые крапинки кожи. Искал губами, пил розовые крапинки, как росу. На вершине холма крапинки потемнели, и я понял, что под свитером ничего нет. Потерял землю под ногами, упал. Закрыл глаза. И мне пригрезилось, что нет и самого свитера. Только розовое голое тело.

Почувствовал прикосновение к плечу. Открыл глаза. Увидел над собой улыбку, а вокруг улыбки — веснушки и рыжую шапку кудряшек. В животе екнуло. Закрыл глаза.

В этот момент громко хлопнула дверь, и в дом вошел адмирал. Нас подбросило по стойке «смирно», мы отдали честь и приветствие.

— Вольно! — голос адмирала звучал прокурено, с хрипотцой.

— Ты обещал не приходить, пап, — Дэн смутился.

Смутился и я. Пап? В каком смысле «пап»? Что значит «пап»?

— А ты обещал, что будет мальчишник, сын, — адмирал оправил мундир. И, обращаясь к девушке, сказал: — Пойдемте, Морошка. Негоже вам среди салаг.

И сгреб ее снежный локоть шершавой медвежьей лапой.

Герда

По мосту мы помчались двести. Я цеплялась за чешую мотоциклетного костюма, слушала мотор, и мне казалось, что я держу в объятьях огромного жука. Урсу болтало, она чуть слышно скулила в тон мотору. Вот сейчас — сейчас — мы взлетим. Бедная девочка.

Домчали до Речного вокзала. Шлем приложил пропуск к выцветшему желтому ящику, шлагбаум открылся, мы проехали. На территории Речного — чистота. По-муравьиному снуют люди без масок. Удивляться не осталось сил.

Остановились. Расседлали мотоконя, распеленали Урсу, зашли внутрь. Видно, Шлем здесь не в первый раз.

— Какой размер?

— Чего размер?

— Одежды. Быстрее говори.

— M.

— Значит, S-ка. Мог бы не спрашивать. Раздевайся.

— Э?..

— Не тупи. Раздевайся, надевай робу. Быстрее.

Я повернулась спиной к Шлему и выскользнула из своего тряпья.

— Ко мне лицом повернись.

— Э?..

Он резко развернул меня к себе. Круглый шлем блестел и отражал меня, без одежды и надежд. Волосы растрепались, марлевая маска упала на шею. Шлем расправил робу на полу.

— Становись ногами.

Я встала. Он наклонился. Уперся круглой башкой в живот. Натянул на ноги штанины, поднялся, застегнул до пупа, затянул поясной веревкой.

— Тут для мужиков… не знаю, как будешь ссать. Разберешься.

Застегнул до горла. Роба наглухо скрыла меня от внешнего мира. Он действовал четко, как будто только и делал, что возил девушек с мусорных полигонов в порт.

А может, возил?

Урса внизу завозилась. Шлем завертелся, бросился за угол, выкатил тележку, забросил туда короба. В один из коробов мы спрятали собаку.

— Видишь, братва грузит коробки?

— Да.

— Пока они здесь — на борту никого. Спрячешься там. Экипаж тебя не обнаружит, пока не отчалят.

— Э?..

— Давай, не тупи.

Похлопал по плечу, оттолкнул и скрылся за углом. Я — за ним, но он исчез.

Ленский

Я забыл, как спать.

Как только закрывал глаза, видел узоры свитера и розовые пятнышки кожи между белой шерстью нитей.

— Дэн, кто это?

— Забудь!

— Познакомь!

— Не могу, брат.

— Почему?

— Батя убьет.

Значит, я сам. Что за секреты, блин?

Я встретил ее в дровнице, куда отправился за топливом для сауны. Если страсть хоть раз в жизни швыряла вас в объятия незнакомого человека, значит, нам есть о чем помолчать.

Я не увидел ее, но почуял звериным чутьем. Настиг, набросился, бесконтрольно, безбашенно, безумно… Она вскинула руки, обняла за щеки, остро вонзила ногти в челюсть, вмиг сделалась жаркой, жадной. Мне казалось, что у нее не две руки, а гораздо больше. Я ощущал ее пальцы во рту, в голове, на плечах.

Я потерял границы. В мире, где не отличить альфы от омеги. В мире, где все переплелось между землей и небом. Прислонившись к стене, я держал ее. Она и не рвалась, только вертела головой.

— Я хочу быть с тобой, — пропел я ей на ухо хит «Наутилуса».

Выскользнула из объятий, по-змеиному потянулась, сняла с гвоздя бухту с оранжевым тросом, взяла топорик. Отрубила от бухты пару шкотиков, ловко сплела петли. Взяла мою руку, обмотала запястье фенечкой. Вторую смастерила на своей руке.

— Связанные одной целью, — продолжила на другой мотив и улыбнулась.

Однако, пора возвращаться. Она льнет на секунду, прикусывает мою губу, отпускает и мчит в дом. Я нагружаюсь поленьями и топаю в баню к парням.

Чаю попить не удалось. В уютное пыхтенье самовара ворвался резкий звук. Мы вскочили, голые, распаренные, бросились к выходу — дверь почти сорвало с петель. В проеме стоял побагровевший, шумно дышащий адмирал. Медленно, по очереди вгляделся в наши лица. Посмотрел на меня. Опустил взгляд на запястье. Зарычал и вышел, разбрасывая ногами снег.

Герда

— Борт?

— «Могучий».

— Пятый и шестой ящик. Борт?

— «Ведущий».

— Двенадцать, восемнадцать. Борт?

— «Ведущий».

— Девятнадцать, двадцать. Борт?