Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

Кошкин как будто зарядился энергией Сиповича, но, так как был донельзя заправлен своей собственной, — энергия потекла через край:

— Засадим кирпичом в его окно! — рыкнул он, обнажая потаенную бешеную страстность.

Сипович не выказал интереса к его плебейской выходке. Стремление товарища расстрелять кирпичами чужое окно расходилось со стратегией Сиповича. Блистательный тактик, он болезненно поморщился. Ему не нравилась необдуманная горячность будущего компаньона.

— Мы должны быть эластичны, — говорил Сипович, придавая плану тонкости. — Беспощадно вычеркиваем порчу имущества и нанесение вреда здоровью, листаем дальше и останавливаемся на строчке: тихое проникновение с маленьким, ничего не значащим взломом — да, это то, что нужно. А теперь закончим наше евангелическое собрание и приступим к делу. Через несколько секунд мы вступим во взаимовыгодный альянс. А пока… верните носок на ногу, серьезные дела требуют серьезного подхода.

Дождавшись первых сумерек, компаньоны просочились в квартиру администратора, без труда преодолев препятствие в виде двери. Сипович погрузился в пошлый материализм, как будто слыша звон монеток и шелест более крупного номинала. Эти звуки проливали бальзам на его душу. Медитативность атмосферы, такую важную в делах конспирации, нарушала лишь чрезмерная словоохотливость Кошкина. По нему было видно, что он молчал долгие годы, и тут его прорвало. Он лепетал, как младенец. Сипович проникся воинствующим пуританским отвращением к этой вредной привычке своего напарника.

— Я чувствую благоухание экзотических ароматов, — сказал организатор налета, подозревая подвох.

Но Кошкин не слушал, он находился в измерениях гнева и мести. Лицо его приняло помидорный оттенок, глаза вспыхнули во тьме, и, срываясь с низкого старта, он пошел на абордаж.

Кошкин пронесся во мраке, подобно смерчу. Он погребал под собой тонны квартирной утвари, превращая ее в руины. Но стоило ему добраться до шкафа, как он понял, что встретил равного соперника. Начался первый раунд боксерского поединка тяжеловесов.

Сипович выразил решительный протест против несанкционированных кулачных боев, но было поздно. Кошкин отпускал в адрес недвижимого соперника нелицеприятные комментарии, уклонялся, отпрыгивал и кидался в самую гущу событий. Вскоре он получил от шкафа такой удар, что добивать уже не требовалось.

С каждым новым фиаско в душе Кошкина усиливались бродильные процессы. Чувствуя, что проигрывает по очкам, он вошел в клинч, чтобы немного вздремнуть, а уж после обрушить на соперника весь свой гнев. И все же ноги его подвели: они предательски вильнули, и, сделав книксен, он шлепнулся на пол. Соперник прилег сверху.

Кошкин приуныл. Аскет поневоле, он страдал не только душевно, но и телесно. Шкаф ударил Кошкина дверцей по голове. Бой был завершен нокаутом.

В груди Сиповича пылало пламя тех высоких идеалов, которое воодушевляет человека протянуть руку помощи нуждающемуся. Но когда он заметил, что Кошкин получает тяжелые ранения одно за другим, он понял, что тот обречен и в поддержке уже не нуждается. Шкаф не знал устали.

— Кх, — сказал Кошкин, отковыриваясь от шкафа и регенерируя утраченную дикцию. — Вот я ему вмазал! — и уставился в темноту с печальным вожделением.

— Превосходная выносливость, — произнес Сипович, тем временем наставляя облекающий перст на табличку во входной двери. — Это квартира номер 15. Коллега, мы оступились на две единицы. Вы искали методом тыка? Схема не работает. Что ж, сворачивайте кулаки, наведаемся в квартиру номер 17, здесь, кажется, вы славно потрудились. В этом доме еще гора небитой мебели!

Услышав, что они ошиблись квартирой, Кошкин расстроился, как расстроился бы любой, молоти он кулаками зазря. Выходя из сомнамбулического состояния, он решил напоследок взглянуть сопернику в глаза. Ему мало было победы, он хотел трофей.

Кошкин нащупал в кармане спичку…

Перед тем, как мы узнаем о драматических событиях, попавших в новостные сводки с пометкой «срочно!», не будет лишним немного осмотреться. Квартира, в которую так бесцеремонно ворвались будущие легенды федерального розыска, на самом деле пустовала. Как справедливо заметил Сипович, действительно внутри ощущался весьма специфический запах, конечно, если запах бензина можно считать таковым. Дело в том, что человек, опрыскавший жилплощадь горючим продуктом, был в некоторой степени чудаком, в некоторой — идиотом. Кроме него, в квартире находились и другие жильцы, соседство с которыми его стесняло с самого их подселения. Он был сметлив до безобразия в своих попытках избавиться от них: его методы травли грызунов были изощренными, и целые орды оных, не зная покоя, держали оборону из поколения в поколение. Поначалу противостояние выражалось в чисто коммуникативных поединках, главным оружием которых было Слово, способное пристыдить даже самую распоясавшуюся тварь. Но, как показывает практика, любое интеллектуальное сумо рано или поздно перерастает в бои без правил.

Совершенно очевидно, что бензин — крайне радикальная мера, прием на грани фола. Хозяин планировал обойтись меньшими финансовыми вложениями, использовав паленую шерсть кота, которая, по слухам, действовала безотказно. Но планам его не суждено было сбыться, так как ни одного кота, согласного на подобную авантюру, поблизости не оказалось. Естественный отбор играл не в его пользу, когда опустившиеся от бессилья руки коснулись канистры с бензином.

Хозяин квартиры был слишком захвачен делами коммунального свойства, чтобы иметь пошловатые намерения встречаться с чужими женами. Он занимался многим, но не этим.

Есть тонкие нюансы, из-за которых палить квартиры строго возбраняется. Особого таланта не требовалось — квартира покорно вспыхнула. Из разных щелей высыпали полчища существ различного калибра, они устремились через пекло, попутно воспламеняясь. Хозяин квартиры, находись он в эпицентре событий, наверняка бы сказал: «Спасибо, друг!» Но его не было, поэтому благодарностей ждать было неоткуда.

Вслед за подожженной живностью напарники покинули очаг возгорания. Они самортизировали до квартиры номер 17 и потратили минимум времени, чтобы выломать еще одну дверь. Нетронутых дверей в доме становилось все меньше.

Вбежав в спальню, они стали свидетелями неоднозначной сцены. Очевидно, полыхало не только в пятнадцатой. Валюша и ее воздыхатель предавались утехам любовного свойства. Последний издавал звуки одурманенного эликсиром любви голубя и сокрушал жгучими поцелуями чужую жену. Гормоны и эротика витали в воздухе.

Валюша была хороша собой, овал ее лица задерживал на себе завистливые взгляды. Ее пылкий любовник, который в это время творил с этим овалом невероятные вещи, вздрогнул. Он почувствовал, как кто-то дышит ему в спину — волосы на его спине шевелились от легкого дуновения. На несколько секунд он принял обет молчания, а затем обернул свой лысый череп на сто восемьдесят градусов. Его голова была похожа на подгнившую картофелину.