Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

Однажды Александр Македонский сказал: «Не позволяй Судьбе пинать тебя под зад, даже если нет иного способа двигаться вперед». Сипович слышал это афористичное наставление, поэтому носа не вешал. Он шел твердым шагом, оставляя в земле глубокие борозды.

Как известно, удача благоволит храбрым. В данном случае ее антропоморфическая сущность приняла облик нескольких шумных господ непрезентабельного вида, которые, очевидно, являлись типичными представителями местной фауны. Степень опухлости их лиц была того уровня, когда пол определять уже нет смысла. Они выглядели как чучела из паноптикума, которых облюбовали самые забористые заболевания планеты.

Джентльмены дискутировали вольным слогом, активно обмениваясь перегаром. Они обсуждали политическую ситуацию в стране, которая ранила нежные покровы их сердец. Глубокое страдание, облицованное полуматерными неологизмами, соблазняло матерых политиков с ближайшей пивной. Надгрызенные жизнью, они со знанием темы подключались к дебатам, перекрикивая друг друга и воняя дешевым пивом и воблой.

Здесь, на глубине нескольких метров ниже социального дна, происходил живой дискурс, находилась точка приложения идей, здесь брала свой исток риторика мировой философии. Здесь решалась судьба России.

Сипович увидел новые возможности и устремился к ним, жадно пожирая пространство. В момент, когда он подошел, разговор повернул в сторону пенсионной реформы и, ожидаемо, количество децибел увеличилось.

Пожимая руки предводителям вшей, Сипович поинтересовался, чем нынче живут сливки околосвалочных предместий. Приосанившись, «сливки» с большой охотой поведали ему полную трагизма историю принятия сана бомжа. Внутри себя Сипович рыдал.

— Вы нужны в государственной думе, — произнес он, досадливо щелкая языком. — Смотрите, кто сегодня страну поднимает — политические дистрофики! Отечество ждет! А то бутылки да металлолом — мелкий бизнес. Нет, нужно расширяться! Кажется, у меня есть деловое предложение!

Будущие жертвы очередной махинации смотрели на приемника Мавроди преданными очами, в которых появлялся блеск обожания.

— Мы — душа народа, люди простые и не выпендриваемся, — сказал Сипович, и бомжи с ним согласились. — Нас топтала жизнь, — продолжал он, и бомжи, робко переглядываясь, покорно приняли и этот тезис. — Позволим же обществу возблагодарить нас за страдания. Мы утрамбуемся в самом центре города и взвоем, как иерихонская труба: «Вот, несчастные потомки Ирода Великого, пригубившего крови четырнадцати тысяч младенцев в Иудее, дайте крест и распните нас, ибо мы пришли пострадать за грехи ваши. Очистите от скверны свои кошельки, излейте на нас свои пятитысячные пороки. Вы хотите в рай — или как?» После этого нас закидают банковскими картами. Схема работает! Только доведем детали в натуралистичности: мне нужно хорошенько провоняться. Идите же ко мне, братья!

Конклав бомжей протянул братские длани к святыне. Сипович покорил их тончайшей нюансировкой в описании будущих горизонтов, осыпанных долларом. Он вдохновил их составить фалангу и нанести удар по буржуазному обществу. Чумазые физиономии отливали всеми цветами левоголовости.

Итак, ватага бомжей начала экспансию на улицах города. Хрипловатые голоса, выклянчивающие денег на самые разнообразные нужды, сливались в унисон. Количество протянутых рук было до того неприличным, что мешало движению пешеходов. Нищие, крутившиеся у церковных ворот, прознали об изменении конкурентной ситуации на рынке и готовили диверсию. Внезапное выступление армии бомжей нарушило привычный ритм города.

На случай непредвиденных обстоятельств главнокомандующий кампании держался в стороне, ведя финансовую отчетность в режиме реального времени. И все-таки схема не работала: Сипович не сомневался в ликвидности своей идеи — его беспокоили исполнители.

А тем временем бомжи почувствовали вкус власти, совершая административные правонарушения одно за другим. Они цеплялись к прохожим, как влюбленные клещи, и вели себя фривольно.

Прослывший среди своих удалым бомж Антуан де Мюссе-Васильевич раскрепостился в компании друзей и устроил брачные игры. Педантично поправляя на себе лоскуты ткани, он вырос перед проходившей мимо женщиной и перегородил ей дорогу томной улыбкой донжуана. Несмотря на очевидную классовую несовместимость, Антуан де Мюссе-Васильевич был уверен в своей неотразимости и из-за всех сил работал бровями.

Миновав стадию невербального флирта, он перешел к конкретным действиям.

— Я положил на вас глаз! — сказал он с прононсом человека, зубы которого были полигоном для испытаний.

Женщине это как будто не понравилось, и она, в свою очередь, предупредила, чтобы он держал свой глаз при себе, в противном случае она примет меры.

Лирик в душе, Антуан де Мюссе-Васильевич расшвыривался романтическими заявлениями. В последний момент, использовав все известные ему приемы обольщения, он сказал себе: где не берут обаяние и интеллект, берет животная сила.

Вспомнив о тех далеких спортивных достижениях, которые содержали наиболее интересные подробности его биографии, и лихо крикнув «але-оп», будущий лауреат премии Дарвина исполнил первоклассное «колесо». Очевидно, природа заронила в него зерно таланта, и он подавился этим зерном: совершив несколько технически сложных элементов, он потерял контроль над собственным телом и поспешил туда, где у него было назначено свидание с асфальтом.

Схема не то что не работала, она могла повлечь за собой необратимые последствия. Известная примета: когда бомжи падают штабелями — жди беды.

И беда не заставила себя долго ждать. Повышенная концентрация антисанитарных элементов привлекала к себе внимание не только рядового гражданина, но и того, кто любил от души помахать дубинкой.

Чарующие звуки полицейской сирены сняли с города заклятие бомжей. Собиратели податей бросились врассыпную, но вскоре встретились в лобовом столкновении с конкурирующей группировкой. Ими были лица не менее сомнительной финансовой репутации, оббивающие порог Собора Рождества Пресвятой Богородицы. Они пришли накостылять самозванцам и сделать это во славу Христа.

Сипович, узнав в полицейском утерянного брата, помахал ему рукой и закатился русалочьим хохотом. Он пробежал по нему выпуклыми глазами, полными похмельной тоски.

Полицейский скосился в катаральной гримасе. Он прибыл на место, чтобы уточнить, по какому случаю собрание, но теперь все видел сам.

— Повышение отменяется! — отрапортовал Сипович, принимая удар на себя. — Вы уволены, отправляйтесь домой!

— Стоять на месте!

— Вы же знаете, что у меня с этим проблемы. Зачем давить на больное?