Алла Зубова - Под знаком Стрельца

И еще к вопросу о том, помнят нас или не помнят. Я очень уважаю людей публичных профессий, которые заботятся о своей популярности. Они по разным поводам появляются на телеэкране, на газетных полосах, их услышишь в эфире, они непременные участники тусовок. Наверное, так и нужно. Но я сама даже в самые звездные часы своей актерской биографии не культивировала внимание к своей персоне. Мне это не дано по характеру. Увы, но это так».

— Что же больше всего Вас привлекает в профессии артиста? Ради чего Вы посвятили себя кино и театру?

— На этот вопрос трудно ответить однозначно. Ради того, чтобы прожить жизнью сценических образов разных исторических времен, совершать поступки сообразно их обычаям и нравам, их убеждениям? Да. Ради того, чтобы испытать трепет перед выходом на сцену? Да. Ощутить ту живую нить, которая связывает тебя с залом, и услышать благодарные аплодисменты? Да! И есть еще что-то непередаваемое, святое, что делает для меня эту профессию единственной.

— О которой Вы мечтали с детства?

— Думаю, все началось с маминой мечты. Я росла в артистической среде. Мой папа был известным дирижером, мама обладала прекрасным голосом «неждановского» тембра, пела в Большом театре. Вот она-то уделяла мне очень много внимания. Например, наши игры были такие. Она меня спрашивала: «Какого цвета доброта?» Я отвечала: «Нежно-розового». «А любовь?» Любовь мне казалась ярко-синей. «Люся, вообрази себя стеклышком. Перышком. А теперь ты именинный пирог со свечами». И я в силу своей детской фантазии все это изображала. Мама старалась развить во мне ассоциативное мышление. Мне это настолько нравилось, что уже потом, в школьном возрасте, когда я видела какие-нибудь необычные дома, деревья причудливые, мне хотелось их изобразить, сыграть. И несмотря на то, что я серьезно занималась музыкой, окончила Гнесинское училище, для меня никогда не стоял вопрос, кем быть. Только актрисой. Я выдержала экзамен в училище имени Щукина при Вахтанговском театре и уже со второго курса стала сниматься в фильме «Сердца четырех».

— Когда он вышел на экраны, Вы проснулись знаменитостью.

— Да. Ведь тогда кино было неотъемлемой частью нашей жизни. Оно считалось пусть маленьким, но праздником. Конечно, меня везде узнавали, говорили всякие хорошие слова. Это было очень приятно. С замиранием сердца я ждала, когда же напечатают рецензии, как оценят критики картину? Ждать пришлось долго, а когда дождалась, то лучше бы не читала. Фильм не ругали. Нет. Но и не хвалили, хотя отметили мою непосредственность. Так же было и с фильмами «Антон Иванович сердится», «Воздушный извозчик», «Беспокойное хозяйство», «Близнецы». Успех у зрителей огромный, в кинотеатрах нет лишнего билетика, а рецензии скорее отрицательные, нежели положительные. Почему так? Я мучилась в догадках. Потом один из знакомых, вхожий в верха, открыл секрет. Оказывается, эти фильмы не пользуются особым вниманием Главного Зрителя страны, значит и у критиков тоже.

Было и еще одно обстоятельство, почему обо мне мало писали. Первые места на экране занимали (занимали по праву) Любовь Орлова, Марина Ладынина, Тамара Макарова. Их мужья, ведущие режиссеры, Александров, Пырьев, Герасимов ставили фильмы, заранее видя именно этих актрис в главных ролях. А я находилась в длинном списке прочих. Я бесконечно благодарна замечательному комедиографу Константину Константиновичу Юдину, которого мы все в группе звали Кинычем. Я снялась у него в двух фильмах: «Сердца четырех» и «Близнецы». Он любил со мной работать. Добрым словом вспоминаю режиссера Ивановского Александра Викторовича, высокоинтеллигентного человека, немного старомодного, ставившего музыкальные фильмы. Он мне доверил роль Симочки Вороновой в «Антон Иванович сердится». Мне выпало счастье работать и дружить с Сергеем Михайловичем Эйзенштейном. В 43-м в Алма-Ате он начал снимать «Ивана Грозного». На роль царицы Анастасии пробовалось очень много актрис. Даже Галину Уланову приглашали. Я видела ее пробы. Это было оча-ро-ва-тель-но! Головка, лицо, пластика… Оператор Москвин снял ее великолепно. Но ведь роль-то драматическая и кино звуковое, да и занята она была в балете очень. Так что на роль взяли меня. В ряду лирических героинь, моих современниц Шурочек, Симочек, Любочек царица Анастасия — особый образ, я бы назвала его «нежно-трагический».

Должна признаться, что, в общем-то, небольшая эта роль многое изменила в моей жизни. Я имею в виду мою профессию. Встреча с Эйзенштейном — это драгоценный подарок судьбы. И не только потому, что мне довелось работать с гениальным режиссером. Сергей Михайлович был совершенно необыкновенным человеком. Общение с ним было для меня равным учебе в высокопрестижном университете. Его колоссальная эрудиция не подавляла собеседника, а вызывала желание наполнять себя знаниями, тем более что учитель щедро отдавал свои книги, увлекательно рассказывал об эпохе Ивана Грозного, и мне иногда начинало казаться, что сам Сергей Михайлович явился оттуда, так точно он знал все детали быта, обычаи, язык того времени.

Еще мне повезло в том, что я жила в одном доме с ним. Часто, увидев меня, он звал: «Поди-ка сюда, цариха. Кое-что интересное раскопал для тебя». И действительно, либо выписка из старинной книги, либо гравюра, либо рисунок женского платья. Сергей Михайлович внушал, что я должна знать об Анастасии все — как воспитывалась в детстве (ведь у девочек в боярских семьях было особое воспитание!), какой был семейный уклад, каким рукоделием занималась, какие песни пела. А потом, когда стала царицей, как должна была ходить, как есть-пить, как говорить, как смотреть на царя — своего мужа и своего господина. Ничего не надо «играть». Боже упаси! Нужен живой человек того времени. Тогда все скажется само собой, все заживет без актерских усилий. А фильм «Иван Грозный» будет делаться потом. Пойдет совсем другая работа. Артист не должен думать об экране. Это дело режиссера и всего кинопроизводства.

С тех пор я буквально «заболела» исследовательской работой. К примеру, мне мало было читать Пушкина (моего любимого гения), мне нужно было знать о нем все. Пушкина невозможно понять, не зная декабристов. И я погружалась в историю восстания на Сенатской площади, зачитывалась мемуарами декабристов, и, конечно, меня привлекали отважные женщины, добровольно уехавшие в ссылку. Как эти знания мне пригодились потом!

Репетируем в театре пьесу Гауптмана «Перед заходом солнца». Дом полон литературой о Германии конца XIX века. Мне интересно все: нравы, обычаи немецкого высшего общества и бюргерства, что они читали, какую музыку слушали, я уж не говорю о том, что прочитывается весь Гауптман и все, что написано о нем.