Алла Зубова - Под знаком Стрельца

Берется к постановке пьеса о последних днях Юлия Цезаря «Мартовские иды». Роль у меня там эпизодическая (играла я сестру Цезаря). Для меня наступает праздник. Я переношусь в древний Рим. Материал неисчерпаемый, интереснейший. Зачитываюсь до утра.

Когда меня спрашивают о самом любимом занятии помимо работы, отвечаю, как Карл Маркс: «Рыться в книгах».

— Более пятидесяти лет Вы провели на театральной сцене, на съемочных площадках. Вы все сыграли, что хотели, или что-то осталось невостребованным?

— Не считайте меня нескромной, но, положа руку на сердце, признаюсь, что я очень во многом осталась невостребованной актрисой. Сейчас, оглядываясь на прожитое и, как сказано у Гауптмана, «сходя в долину преклонных лет», сознаю, как ничтожно мало сыграно ролей в молодые и зрелые годы. Особенность профессии артиста в том, что его должен «увидеть» режиссер. Артиста, как невесту, — выбирают. Далеко не всегда я проводила время в ожидании приглашения на роль. Я сама искала пьесы. Одно время увлеклась драматургией Теннесси Уильямса. Тогда у нас только «Трамвай „Желание“» Гончаров поставил. Сама сделала перевод нескольких пьес. Но не нашлось режиссера, к сожалению. Потом, когда судьба связала меня через Юрия Любимова с Театром на Таганке, моему творческому запалу нашелся выход. Если вы помните спектакли времен начала и расцвета этого театра, то на афишах стояла моя фамилия. Я писала инсценировки. У меня это получалось. Если мне попадался интересный материал — загоралась мгновенно, бралась за перо. Я человек очень экспансивный.

Каждого артиста всегда спрашивают, какая у него любимая роль? Почти все лукаво отвечают: «Та, которая еще не сыграна». Я уже так ответить не могу. Могу только признаться, что своей лучшей работой считаю роль Ольги Ивановны Дымовой в фильме Самсона Самсонова «Попрыгунья» по Чехову. Этот фильм был удостоен высокой награды на фестивале в Венеции, и меня тоже особо отметили. А вообще-то, у меня больше никогда никаких наград не было. Ни правительственных, ни лауреатских. Мои юбилеи — 50-летие, 60-летие, 70-летие — праздновались в тесном кругу друзей. И никаких официальных поздравлений. Вот только недавно три месяца назад, наш министр культуры Николай Губенко дал мне первый орден.

— Как Вы, с Вашим деятельным характером, восприняли события 19 августа?

— О! Об этом стоит рассказать. Мы с Каро — моим внуком — отдыхаем в санатории 4-го управления. Карюшка набросился на все процедуры: массажи, душ Шарко, сауну, а я ходила в лес за грибами, много читала. Там были такие дамы, которые по три-четыре раза на день меняли туалеты, и почти все хотели познакомиться со мной поближе. Но я держалась очень замкнуто. И вот сообщение по телевизору. Я сразу же в силу своего характера кинулась митинговать. Говорю, что это провокация, что власть захватили бандиты, их будут судить. А новых-то сообщений не поступало, одно «Лебединое озеро» показывают. Люди не знают, куда кинуться, за кого стоять? Боятся должности потерять. И от меня подальше, подальше. Вот так я целый день митинговала, а ночью мне вдруг сделалось так страшно. «Дура, — ругаю я себя, — кто тебя за язык тянул? Зачем я все это говорила?» Меня охватил ужас. Да, вот до какой степени изменился наш генофонд! До сих пор мы боимся сказать, что думаем.

События 19 августа я приняла однозначно. Открыто, обеими руками голосовала за отказ от фантастической иллюзорности, обмана и вранья. Когда мне говорили, что вот был порядок, никто не голодал, у всех была работы, что мы хорошо жили, мне становится смешно. Позвольте, а где я была все эти годы? На Бермудских островах? Или на Майами? Я жила здесь среди простых людей. Я все помню. И карточки, и голод, и нищету. И вечную заботу, как вывернуться, как исхитриться, что придумать, чтобы в своем хозяйстве залатать тришкин кафтан. Да, мы работали, но получали за свой труд такой мизер, что, когда ехали за границу и там нас спрашивали о заработке, мы увеличивали цифру в десять раз, и все равно нам не верили, считали, что мы утаиваем свои доходы. Скажи нам кто-нибудь тогда, что мы нищие, мы бы сочли это за оскорбление. Наши коммунальные квартиры пустели в 37-м, и хорошо знакомых, порядочных людей объявляли врагами народа, а мы соглашались. После войны наши концлагеря были забиты пленными, которых освободили из фашистских лагерей, и мы не хотели признавать, что у войны есть свои законы. Потом началась борьба с космополитизмом, и сколько знаменитых имен было опорочено, втоптано в грязь, а мы улюлюкали и кричали: «Распни его!» Семьдесят лет мы были одурманены. Видели явно черное, убежденно говорили, что это белое. Маленький пример — моя встреча со Сталиным.

— Интересно. Когда же это было?

— В 45-м. Вскоре после окончания войны. Какая это была эйфория! Улицы залиты огнями, перестали приходить похоронки, в Елисеевском магазине можно было купить пирожное за сто рублей. Михаил Иванович Жаров купил мне эклер, и я это на всю жизнь запомнила. Так вот нас с ним пригласили на прием в Кремль. Банкет был в Георгиевском зале. Длинный стол для Правительства, а перед ним столики по всему залу для гостей. Наши места далеко. Вошли члены Правительства, маршалы во главе со Сталиным. Началось торжество, тосты, концерт самых знаменитых мастеров искусств. Прошло уже довольно много времени, обстановка разрядилась, и я решила подойти к правительственному столу посмотреть на Сталина. А там охрана. Но мальчики меня узнали, все поняли и стали потихоньку продвигать меня вперед… И я оказалась метрах в пяти от Сталина. Он сидел у торца стола спиной к залу, ел раков и плевал на пол шкурки. Меня поразило то, что он рыжий, лицо в оспе и конопушках. Я смотрела на него, как зачарованная. И вдруг он поднял голову, на секунду глаза наши встретились. Он меня не узнал, скользнул мимо мутным взглядом и опять стал есть раков и плевать шкурки на пол. Но что было со мной! Мое сердце прыгало от счастья, я готова была оторваться от земли и полететь. На меня посмотрел сам Иисус Христос! Вот до какой степени было искажено наше сознание. И я очень рада тому, что наступают времена, когда человек может трезво оценить все происходящее, открыто выразить свое мнение и не испытывать страха за свои слова. Таков мой сын, такие его товарищи, таков и мой внук. Это вовсе не значит, что их путь будет усыпан розами. Перемены в России тянутся долго и тяжело. Но у людей уже открыты глаза.

— Все мы сейчас оказались на разломе: с прошлой жизнью покончено, новая с прочным укладом еще не настала. Многие теряют почву под ногами. Отсюда неуверенность в себе, метания, даже отчаяние. В чем или в ком найти опору? Где взять силы и терпение, чтобы, не потеряв себя, пережить смутное время?