Алла Зубова - Под знаком Стрельца

Много лет спустя, путешествуя по Италии, в небольшом городе Римини, родине великого Феллини, я сразу почувствовала, что была здесь когда-то и все мне хорошо знакомо: улочки с изящными виллами, утопающими в цветах. Каждая прелестна по-своему. И снова нахлынуло на меня ощущение нереальности, детского восторга, будто я вернулась в Королевский квартал Бухареста, где прожила пять счастливых лет.

Работать приходилось много. Знания, полученные в московском вузе, оказались недостаточными. Здесь я столкнулась с несколько иным толкованием произведений русской классической и советской литературы. Профессора, доценты, старшие преподаватели были выходцами из России. Большинство из них получили образование до революции. Их анализ творчества писателей и поэтов опирался на исследования не только Белинского, Добролюбова, Писарева, но и множества литературоведов, чьи имена я знала понаслышке либо вообще не знала. Не было привычного мне деления образов на положительные и отрицательные. Они рассматривались в конкретных исторических условиях. В лекциях и беседах постоянно назывались русские историки и философы — Ключевский, Соловьев, Погодин, Розанов, Булгаков. В наших вузовских программах серебряному веку русской поэзии, творчеству Бунина, Куприна отводилось так мало часов, что великие имена мелькали в сознании студента, словно телеграфные столбы за окном курьерского поезда. Здесь их основательно изучали, целый курс был посвящен Блоку, Северянину, Иванову, Бальмонту, Надсону, Гумилеву, Ахматовой. Правды ради надо сказать, что очень скоро их стали теснить иные имена, и государственная граница уже не стала так заметно разделять вузовские программы дружественных стран. Но тогда, на первых порах, я торопилась наверстать упущенное и, преподавая студентам, увлеченно училась сама.

Ностальгия — болезнь коварная. Ни интересная работа, ни красота природы, ни материальный достаток не избавляют от отхватывающей вдруг черной меланхолии, когда все ценности теряют цену, когда все милое становится немилым.

Несказанно обрадовалась, когда мне предложили поработать переводчицей на фестивале кукольных театров. Это был не просто фестиваль, а большой праздник, приуроченный к Шестому конгрессу международной организации деятелей кукольного театра — УНИМА. Мастера марионеточного искусства всего мира объединились в союз в 1929 году. Конгресс проводится в разных странах через каждые два-три года. На этот раз хозяйкой Международного форума была Румыния. В Бухарест съехалось множество разноязыких гостей. Советский Союз представлял театр кукол Сергея Образцова.

Лето 1958 года выдалось очень сухим и жарким. Самый разгар туристического сезона. Однако всех участников фестиваля удобно разместили. Сергей Владимировича поселили в фешенебельном отеле Антей-Палас в самом центре города. Артистов, художников, реквизиторов — в гостинице для туристов, которая тоже находилась в центре города. Иначе нельзя, так как программа фестиваля была очень плотной. В трех театрах шло в день по три представления. Непременные пресс-конференции, фиксированные часы завтрака, обеда, ужина. Город посмотреть надо? Сувениры купить надо? Всем хотелось успеть всюду, поэтому темп жизни этой недели был бешеный.

Сергей Образцов жил в особом режиме. Вице-президент УНИМА, руководитель театра. С утра он проводил заседания Конгресса, потом спешил на спектакли, поздно вечером либо он в своем номере принимал коллег из других стран, либо сам шел в гости, засиживаясь допоздна. Меня поражало, что в общем лихорадочном настрое он один, казалось, никогда никуда не торопился. Я видела, как он спокойно шел, не прибавляя шага, как, разговаривая с кем-либо в антрактах, не поглядывал с беспокойством на часы, не рассовывал куда попало блокноты, ручки, бумаги, потом не зная, где их найти.

В мои обязанности входило не только быть сопровождающим группу переводчиком, но и нести ответственность за строгое соблюдение распорядка дня, и, что особенно важно, ни в коем случае не выходить из ранее определенной сметы.

К семи утра я прибегала в офис с составленным за ночь финансовым отчетом за прошлый день, сдавала счета, квитанции, трамвайные и автобусные билеты и, получив очередную порцию наставлений, мчалась к своим подопечным. И каждое утро я видела Сергея Владимировича прогуливающимся по скверику возле гостиницы, в которой он жил. Однажды столкнулась с ним лицом к лицу. Поздоровались. Он спросил, как мне работается с группой и успеваю ли сама посмотреть спектакли. Я сказала, что народ в группе отличный, покладистый, любознательный, что стараюсь показать им город, а сама стремлюсь вместе со всеми посмотреть как можно больше спектаклей, а то где же еще увидишь кукол со всего мира?

Сергей Владимирович дотошно расспрашивал, театры каких стран запомнились и почему. Мы медленно шли по малолюдной улице, и я рассказывала о своих впечатлениях, а Образцов задавал короткие вопросы. Я же была простым зрителем, и, может быть, в моем восприятии спектакля он находил что-то интересующее его. Мне очень понравился спектакль японского театра. Виртуозно двигающиеся куклы, замечательные художники, прекрасное музыкальное сопровождение. Но мне стало грустно после сказки, потому что одна хорошая девочка там умирает и, хотя она ангелом улетает в голубое небо с красивыми розовыми облаками, все равно нам это непривычно. «Не надо детям задумываться о смерти», — так думала я.

Сергей Владимирович стал мне объяснять, что внешне незатейливая сказка несет в себе восточную философию. В Японии и в Китае детей не пугают смертью. Она часть жизни. В игрушечных магазинах продаются гробики, и дети, играя в дочки-матери, импровизируя события, происходящие вокруг нас, устраивают похороны кукол, животных. Увлекаясь, Сергей Владимирович рассказывает о том, какое это древнее искусство — кукольный театр на Востоке. Переплетая даты, имена философов, писателей, поэтов, названия стран и городов, он читает мне, одному человеку, блестящую лекцию, и я жалею, что этого больше никто не слышит. За разговором мы доходим до королевского дворца. Его двор огорожен высокой красивой решеткой. Образцов останавливается, осматривает пустынную территорию двора и совсем иным, мальчишески задорным тоном говорит: «Подумать только! Я стою на том же самом месте и держусь за те же прутья решетки, как и тринадцать лет назад. Румыния тогда была королевством, и во дворце жил молодой красивый король Михай. А здесь перед дворцом маршировали под музыку гвардейцы. Зрелище было помпезным: столько во всем блеска! Мундиры с золотыми и серебряными позументами, блестящие каски с конскими хвостами, медные трубы военного оркестра. Толпа зрителей. Кричат: „Да здравствует король!“ Мне это показалось сценой из какой-то оперы, и нам, группе артистов, приехавших выступать перед нашими солдатами, как совсем недавно мы выступали на фронте, было забавно и весело смотреть на этот ритуал. Забавно, потому что Румыния маленькая страна, королевство марионеточное, и вдруг такой блеск, гром литавр. Весело — от сознания, что война окончилась и вчерашние наши враги радушно встречают нас».