Франческо Пикколо - Минуты будничного несчастья

Уже потом я понял, что все тунисцы, которых выталкивали в другую очередь, выдавали себя за итальянцев. Они говорили это по-итальянски, но на полицейских их слова не действовали. Они твердили, что они итальянцы, чтобы проходить таможню в числе туристов. Они были одеты во все итальянское, но для меня осталось непонятным, как можно доказать без паспорта, что ты итальянец.

Очередь с моими друзьями двигалась быстро, а моя еле-еле, и они, весело смеясь, наперебой кричали мне: «Иди к нам! Беги, беги оттуда!» Я боялся, что меня пристрелят на месте, но боялся также потерять их. Это было похоже на первые кадры одного из тех печальных фильмов, в котором героя принимают за другого человека, после чего начинается бесконечная одиссея с благополучным почти всегда концом. Почти, но не всегда.

Улучив минуту, когда ближайший ко мне полицейский перешел с угрозами к другому человеку, и, убедившись, что он не смотрит на меня, я собрался с духом и убежал из тунисской очереди. Я слышал крики за спиной, за мной погнались двое полицейских, но на бегу я успел сунуть руку в карман и вынуть паспорт. Я почти упал в объятия друзей, один из которых вырвал у меня из руки паспорт и помахал им перед носом у взбешенных полицейских. Полицейские внимательно его посмотрели и на том успокоились, но извиниться им и в голову не пришло. Правда, один из них отправился за моей сумкой, и я подумал, что он мне ее принесет в знак извинения. Не тут-то было! С того места, где она лежала, он швырнул ее мне. Именно швырнул, так что едва не попал ею в меня. Мои друзья весело, очень весело меня обнимали. Но, затаив обиду, я ни с одним из них не разговаривал по меньшей мере два дня. «Да перестань дуться», — говорили они мне, а я представлял себя в темном тунисском застенке и с трудом удерживался от желания броситься на них с кулаками.

Мы каждый день пили горячий чай, потому что говорят, будто если тело горячее, чем окружающая среда, жара переносится легче. Мы, верившие всему, что нам говорили, пили чай и обливались потом, но никакого облегчения не чувствовали, хотя не знаю, признавались ли себе в этом. Мы пили помногу бутылочной воды, а однажды вечером с удовольствием заказали в ресторане арбуз, проявив неосторожность, после чего два дня вынуждены были сидеть в гостинице. Мы были в белых и синих деревнях, куда ездили на верблюдах. У нас не было отбоя от гидов, и никто не спрашивал, нужны ли они нам. Что бы мы ни покупали, даже если речь шла о бутылочке воды, мы торговались и замучили сотни торговцев, которые пытались объяснить нам, что споры о цене давно ушли в прошлое, что если люди еще торгуются, то не так настойчиво, как раньше, но мы были упрямы и, какую бы цену нам ни называли, были уверены, что продавцы хитрят, вынуждая нас торговаться, и все начиналось сначала. Одни из самых счастливых часов в жизни мы провели в бане, где нас долго массировали, после чего мы перешли в прохладный сад, чтобы расслабиться. Правда, туда нам снова принесли чай, и нас опять прошиб пот.

Перед самым возвращением домой у нас закончились деньги, что особенно огорчало одного из нас. Он был влюблен, его возлюбленная отдыхала на Сицилии, и он не мог дождаться, когда наконец ее увидит. И вот мы сели на пароход, сказав ему: «Сойдешь в Трапани и как-нибудь доберешься до того места на Сицилии, где она сейчас». Он ответил, что будет рад сделать ей сюрприз, грустно добавив:

— А как я доеду до нее без денег?

— Деньги мы тебе дадим, — утешили мы его.

Уезжали мы раньше намеченного, и немногие деньги, которые у нас оставались, готовы были отдать ему, чтобы он мог проехать по Сицилии и своим неожиданным появлением сделать сюрприз своей девушке (успокойтесь: это не одна из тех страшных историй, где он едет сделать ей сюрприз и застает ее с другим. Они потом поженились и обзавелась детьми). А уезжали мы раньше потому, что были, как мушкетеры, один за всех и все за одного.

Когда пароход прибыл в Трапани, мы, прощаясь с ним, долго обнимали его по очереди. Никто из нас понятия не имел, где может быть его девушка, далеко ли она от Трапани и сколько дней ему потребуется, чтобы найти ее. По-моему, он сам этого не знал, но ему так не терпелось увидеть ее, что это не имело значения.

Выйдя на палубу, мы смотрели на порт и на город. Стояла ночь, вдалеке виднелись фары немногих машин, а под нами бурлила шумная толпа пассажиров, сходивших на берег и поднимавшихся на борт.

Потом мы увидели своего друга, сверху казавшегося маленьким. Он судорожно делал нам какие-то знаки. Мы думали, что он машет нам на прощание, и тоже махали ему и посылали воздушные поцелуи, пока не обратили внимание на то, что он нервно трет большим пальцем об указательный. Но это еще не все: после этого он вывернул карманы брюк, показывая, что они пустые. Наконец-то до нас дошло: деньги. Мы забыли дать ему деньги, и у него не было ни гроша.

Мы засуетились. Достали бумажники, в которых оставалась какая-то мелочь на случай, если нужно будет купить что-то на пароходе. Неожиданно у меня в руке оказались все оставшиеся у нас купюры. Я показал их ему, и он успокоился. Наступил решающий момент. Считая, что кажущиеся расстояния похожи на настоящие, я сложил купюры, несколько раз согнул их и, не давая себе времени подумать, долетит ли моя пачка до земли, щедрым инстинктивным движением, каким матери бросали нам с балкона деньги, чтобы мы купили молоко, изо всей силы бросил деньги вниз и в ту же секунду услышал отчаянное «Неет!» своих товарищей и — хотя это было невозможно услышать из-за расстояния от причала до палубы — еще более отчаянное «Неееееееееет!» нашего друга.

В полете пачка раскрылась, купюры отделились одна от другой и вместо того, чтобы долететь по назначению, закружились в воздухе и спокойно канули в темное море.

Наш друг, положив левую руку выше локтя правой, сделал красноречивый жест, которым посылал меня куда подальше, выражая в то же время его мнение о моих умственных способностях. Потом он сел на землю, и по тому, как вздрагивали его плечи, мы поняли, что он плачет от отчаяния. Мне было жаль его, а мои друзья не могли удержаться от смеха. Они так заразительно смеялись, что я не удержался и тоже начал смеяться. Смеясь, мы показывали пальцами на нашего друга, который плакал внизу.

Когда пароход отчалил от Трапани, наш друг еще оставался на пристани. А через некоторое время он женился на той девушке. Получается, что он ее нашел. Но, как и когда, мы его не спрашивали.

Ты интересуешься, помогает ли тахипирин от головной боли, помогает ли он от простуды, помогает ли при мышечных болях.

На твой вопрос всегда отвечают безразличным тоном: «Это парацетамол».

Такой ответ может означать одновременно «ну конечно, ведь это парацетамол» и «конечно нет, ведь это парацетамол».