Матс Tpаат - Сад Поммера

Ээди, отпрыск служащего железной дороги, однажды вечером, когда все уже спят, лакомится бананом, присланным из города, и выбрасывает кожуру в окно. Утром дедушка идет в сад, поскальзывается о кожуру, падает на четвереньки и вывихивает ногу.

К обеду мальчишка уже отведал свою порцию розог.

Во-первых, за то, что бросает в сад мусор.

Во-вторых, — что ест один, тайком, как вор, и не делится по-братски с другими.

В Яагусилла за индивидуализм наказывают, Поммер безжалостно подавляет тех, кто радеет только о себе.

По правде говоря, должна быть наказана и Мария, если бы отец разоблачил ее тайну, но, к счастью, этого не происходит. Дело в том, что у Марии есть своя слабость — пить кофе со сливками. С этой целью она тайком снимает сливки в кладовке. Однако Лео, этакий прохвост, все разнюхал, и когда в чашке набралось изрядно сливок, она вдруг исчезла. Мария не может никому пожаловаться на свою оплошность. Она краснеет от досады, подозревает племянника, но не говорит ни слова.

И вообще Мария радеет только о себе, о себе и о своих детях. Когда резали курицу-пеструшку, которая не неслась, и варили из нее суп, Мария старалась, чтобы ее детям попались куски пожирнее, как будто у них малокровие и прочие хвори.

Может быть, и у нее в душе какой-то шип, какое-то не сшитое платье, какой-то танец, который она не станцевала, и все это требует возмещения.

Мария удерживает своих детей: не ходите в сад, когда печет солнце, вас изжалят пчелы. Особенно настороже она вечером, когда поливают грядки; следит за тем, чтобы не услышал отец, как она предостерегает своих детей. Поммер считает, что человек сам виноват, если его жалят пчелы.

Сколько же работы в саду!

Едва успевают выполоть грядки, как крапива, мокрица и неутомимая лебеда снова поднимают голову на грядках и между грядками, всюду, где только им нравится. И снова нужна заботливая рука и блестящая, наточенная мотыга.

Так течет это лето. Природа идет своей древней стезей и не спрашивает, устает ли человек. Ох же эта боль в пояснице, обожженные крапивой руки, плечи, ноющие от ведер воды для поливки!

Сад сливает воедино и объединяет всех. Сад Поммера, который не кажется издалека таким уж большим. Этот милый клочок земли у ручья и перекрестка дорог…

Труд и здоровье, здоровье и труд, все это важно. Господи, все же в Яагусилла живут не только ради этого. Нет, дело обстоит еще не так худо!

По вечерам мальчишки устраивают бег наперегонки. Обычно они бегают от задней двери за угол дома и до ворот. Закрывать каждый вечер ворота — это их обязанность. Происходит этот «кросс» с криком и визгом, в сопровождении лающей Пауки. Земля гудит, босые ноги шлепают по тропе. Маленькая Леэни тоже хочет бегать взапуски с мальчишками, но она отстает от них, едва добежав до угла дома. Когда она добегает до ворот, мальчишки уже закрыли створки. Как она ни старается, ей не удается догнать братьев, и слезы подступают у нее к глазам.

— Глупенькая, — утешает ее бабушка, — никогда ты не осилишь мальчишек, и не пытайся. Они большие, а ты такая махонькая… — Но мальчишкам она говорит: — Дайте и Леэни порой прибежать первой, вы же большие, носитесь как жеребята. Нехорошо!

Таковы-то они — Поммер и его потомки.

Саали пошла в бабушку, в прабабушку и через них в польских предков. В этом нет никаких сомнений: у нее длинные черные волосы, овальное одухотворенное лицо, гораздо смуглее, чем у здешних, карие глаза и благородная осанка. Кто знает, может, у нее через поляков есть и доля турецкой крови?

Во всяком случае она скромна и тиха, заботится о своих красивых волосах, моет их каждую неделю в мягкой ключевой воде. Волосы — ее капитал, они в один прекрасный день должны сделать ее счастливой.

— Хорошее дитя видать и в углу, а плохое — не видно и на коленях, — говорит о ней Поммер.

Однажды на маленькую Леэни валится беда.

Саали приносит с солнечного холма полную корзинку земляники, и Леэни чересчур наедается ею. Поздно вечером ей становится плохо, на теле выступает сыпь, ее тошнит, вырывает прямо на красивые волосы сестры и на постель. «Крапивная лихорадка», — сказал бы приходской врач.

К тому же маленькая Леэни очень несчастна, она боится, что ее накажут, высекут розгой или же сердито отчитают. Но Саали утешает ее, мягко улыбаясь, как она умеет. Они на цыпочках идут вниз, на кухню, Саали стирает там в сумерках июньской ночи простыни маленькой сестренки и моет свои волосы, которые она мыла совсем недавно. Леэни всячески старается помочь ей, хотя больше мешает, чем помогает. Но сестра не прогоняет ее. Леэни за это очень благодарна ей, и даже какая-то гордость переполняет ее: у нее такая большая, красивая и добрая сестра. И этот ночной случай становится тайною двоих.

Порою вечером Поммер приходит в классную комнату посумерничать с отставным солдатом. Хендрик сидит на краю постели, спиною к печи, с трубкой в зубах и рассказывает о своих военных приключениях.

Как-то раз разговор заходит о том, что солдат мог бы сделать для мальчишек ружье из сухой еловой доски. Времени у него вдоволь, да и почему бы не сделать, если только учитель найдет подходящую доску.

И вот Хендрик мастерит деревянное ружье и прикрепляет к нему штык, который не один год валялся у него в ящике. По просьбе Поммера он обещает оставить его школе как учебное пособие.

Поммер очень доволен и думает, что в докладе, который он каждую весну посылает в Тарту господину инспектору, он не упомянет это ружье. В списке и так три карты — в том числе один глобус, — одни счеты и десятикопеечная олеография — «Богач и бедный Лазарь», — и все куплено на волостные деньги. Но ружье не куплено, а подарено, это частное подношение, ничего общего не имеющее с учебным пособием, к тому же на нем штык, который мог бы крайне удивить господина инспектора. А Поммер хорошо знает, что от удивления недалеко и до сомнения, а кому это нужно!

Поммер велит Хендрику выкрасить ружье в коричневый цвет и повесить на стену в классе. Зимой детям можно будет показать, что за штукенция такая ружье. Какие из них вырастут мужчины, если они не будут знать, как выглядит это оружие!

Сумерки. В углу школьной комнаты, в старом ведре, стоит березка, источающая лесной запах. Поммеру снова хочется поговорить со знающим человеком. И кто, как не Хендрик, годится для этого, он видел своими собственными глазами двух императоров и может даже перевести прошение на государственный язык.

Учитель сидит за передней партой, подперев руками щеки, а Хендрик стоит у доски, прямой, как тростник, и показывает по карте места в Крыму и Польше, где он был в военном лагере, где его ранили в бедро и где он лежал в лазарете.