Матс Tpаат - Сад Поммера

— Где ты веники оставила? — спрашивает бабушка. — Мужчины в баню собираются.

Саали краснеет. Бабушка еще в обед сказала, чтобы она наломала к вечеру свежих веников, но в разговоре с Элиасом она напрочь забыла о них. И Саали проворно поворачивает обратно — к березняку.

Трубы школы рдеют на закате. Строго высятся над двором липы; отец учил Поммера, что молния ударит в липу и не тронет дом. Когда липы вырастут вокруг дома, не надо бояться огня небесного.

Во дворе пахнет истопленной баней.

Маленький Сассь семенит им навстречу, он ступает всей стопой, на несгибающихся в коленях ножках, останавливается у ограды и говорит изумленно, увидев корову:

— Вёк!

— Глупенький, это же корова, — объясняет Леэни. — Она же мычит. Скажи: му-у!

Однако мальчуган повторяет, насупив брови:

— Вёк!

— Скажи: му-му! му-у! — не отстает от него Леэни. Сассь повышает голос и повторяет еще настойчивее:

— Вёк!

— Какой волк? Где волк? — выспрашивает Леэни, наклоняясь к Сассю. — Покажи, где волк?

Ребенок показывает рукой на кусты жасмина.

У Кристины по спине пробегают мурашки. Беспомощно смотрит она на мальчугана. Что же это такое?

В саду жужжат редкие пчелы, воздух напоен истомой: полное безветрие. Дым столбом ползет в небо.

В кухне и в комнате жарко, плита и печь так и пылают: готовят ужин, пекут булки. Мальчишки под водительством Лео принесли в дом березки. Все углы заставлены ими, даже в мансарде и классной комнате пахнет березками. Канун яанова дня! Кристина взяла из комода простыни — хрустящие, прохладные, жесткие. Банное белье аккуратно разложено на скамейке. Ото всего веет уютом и радостью бытия.

Только Мария озабочена. Она ходила встречать вечерний поезд, заколов волосы вверх, смыв с лица и рук пахучим мылом запахи огорода, однако муж не приехал, хотя и обещал побывать в деревне на яанов день. Это портит ей настроение, она замыкается в себе.

После бани и ужина вся семья собирается идти к костру яановой ночи.

До холма Пиррумяэ неблизко, целых полторы версты. Там на хуторе живут старухи, две старых девы — сестры. Им не до того, чтобы жечь яанов огонь, да и сами они никогда не ходили в яанову ночь на холм к огню. Однако они не против, чтобы семья школьного наставника разожгла костер. Дрова на кострище уже есть, об этом позаботились мальчишки; теперь остается только зажечь огонь.

Все возбуждены.

Но никак не сладить с Сассем. Ему словно тоже передалось всеобщее настроение, мальчуган все не хочет и не хочет спать, знай верещит. Каждый вечер ребенок засыпает отлично, но сегодня в него словно заползла черная змейка, как говорит Кристина.

Мария хлопочет: а вдруг ребенок болен, почему же он такой упрямый, ее сыночек, который обычно ведет себя вполне разумно.

Что ж, ничего не поделаешь, Поммер берет скрипку, все отправляются в путь, а Мария остается баюкать ребенка, покуда он не уснет; потом она, конечно, отправится вслед за всеми. Она опускает ребенка в кровать, складывает ручки и накрывает одеялом.

— Баю-бай, маленький, крошечный, золотце! — тихонько произносит Мария и гладит его по голове, затем садится на краешек кровати. Глаза мальчика смыкаются; мать рядом — и его охватывает сонный покой. В комнате уже сумерки, усыпляюще пахнут березки, в передней комнате тикают часы, и со двора доносится пиликанье сверчков.

Мария медленно, тихо встает с постели и идет к двери. Но едва она делает шаг-другой, как Сассь вскакивает в кровати и кривит рот серпом.

— На луки! — требует он.

— Золотце, кто же возьмет тебя сейчас на руки, сейчас надо спать. — Мария подходит к сыну и снова гладит его. — Золотце, малюсенький, мамин малыш!

Сассь слушает и озирается. Марии становится жалко его: ребенок в сумеречном углу комнаты, под березками, такой забытый и заброшенный, а тут еще хотят избавиться от него, уйти на игрище.

— На луки, — повторяет ребенок. — На луки!

Мария берет ребенка с кровати. Сассь обхватывает ее руками за шею.

— Ой же ты мой маленький, мое наказание, — жалобно вырывается у Марии. Она одевает ребенка. Разве можно оставить такую ягодку в темном доме в обществе стенных часов и сверчков!

Когда Мария добирается со спящим ребенком на руках до холма Пиррумяэ, яанов огонь уже горит в полную силу.

Шелковый флаг, серебряный парус,

в море ушел золотой корабль…

Серебристые голоса девушек звучат далеко в тихой ночи. Неотесанные мальчишки-пастухи хватают за нежные руки внучек Поммера, сперва смущенно и робко, потом все смелей и смелей.

Мальчишки-пастухи гордо ходят вокруг огня, дым лезет им в глаза, но лица их смеются. Они уже сами взобрались на славный корабль и уходят в море, которого ни один из них не видел и многие никогда не увидят, потому что море далеко отсюда.

Первая забота Марии — уложить спать сына. Старый Кообакене милостиво одалживает отпрыску телеграфиста свой вечный кожух, и бабушка Кристина покрывает ребенка серовато-клетчатым пледом. И Сассь засыпает на Пиррумяэ под старым орешником, при отсвете полыхающего яанова огня, рука его под щекой сжата в кулачок.

Старые люди сидят сгрудившись вокруг Пеэпа, беседуют, потягивают домашнее пиво из пастушьего бочонка и смотрят, как забавляется молодежь.

В хоровод вступает сам старый Поммер.

— Громче! — восклицает он. — Пойте громче, ясней! — Он нагибается к уху проходящего Элиаса, как на уроке пения. — Смелее, Элиас, смелее!

Что поделаешь, даже здесь, на корабле с серебряными парусами, не обойдешься без наставника! Он должен отдавать приказы и блюсти порядок!

Элиас стыдливо смотрит в сторону Саали. Заметила ли она, как учитель наставлял его. Он же большой парень, осенью пойдет в приходскую школу, в башмаках, которые купил на свои деньги. Жалко, что большой пастушечий рожок, который он с таким усердием мастерил, остался на чердаке в Парксеппа. Если бы он загудел в него здесь, на холме, учитель и Саали узнали бы, какой он мужчина! Хотя от гуда его трубы из ольховой коры не рассыпалась в прах ни одна стена, у него все же мощный рожок. Даже Саали похвалила его, когда она пришла к нему в гости к валуну.

Леэни вдруг отпускает руки, выходит из хоровода, ищет в полутьме бабушку и протискивается к Кристине; в глазах ее блестят слезинки.

— Что с тобой? — удивленно спрашивает бабушка.

— Братца жалко, — шепчет сквозь всхлипы Леэни.

— Какого братца?

— Того, который ушел в дальние моря и пропал…

«Но твои братья все на родине, те, что постарше, в городской школе или на должности, а младшие здесь, в Яагусилла, танцуют сейчас в хороводе, — хочет сказать бабушка, но догадывается о чем-то… — Вот ведь какая чуткая, нежная девочка! Каково ей придется в жизни, — думает Кристина. — Уйдут братья, уйдут сыновья и дочери, нельзя же держать их вечно на привязи!»