Элизабет Страут - И снова Оливия

На пороге появилась Бренда. Комната Кайли была маленькой и освещалась лампочкой, висевшей под потолком, свет падал в основном на розовое бугристое одеяло на кровати.

— Мне пора, — сказала Бренда, надевая пальто, — дети ждут ужина. (Бренда жила за два города от них.) Мама говорит, ты по-прежнему не играешь на пианино, — продолжила Бренда и спросила заговорщицким шепотом: — Не продать ли его, лапа?

Кайли встала, чтобы обнять сестру на прощанье.

— Нет, пожалуйста, не допусти, чтобы она его продала… Я буду играть, обещаю.

На пианино играл отец, но когда она сама научилась играть, он заявил, что предпочитает слушать музыку в ее исполнении. «Я люблю тебя, и я люблю пианино, и от такого сочетания я чувствую себя на седьмом небе», — говорил отец, стоя в дверях их прежней гостиной.

Вечером Кайли села за пианино, старое, черное. Играла она плохо, потому что давно не касалась клавиш, и даже сонаты Моцарта, те, что попроще, не давались ей с той же легкостью, как раньше. Кайли опустила крышку на клавиатуру.

— Я буду играть чаще, — сказала она матери, которая сидела в углу и курила сигарету, чуть-чуть приоткрыв окно; мать не ответила.

Остаток вечера Кайли провела в своей комнате за компьютером, слушая речь Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта». Это было домашнее задание по обществознанию, но отец рассказывал ей и об этой речи тоже.

В доме Рингроузов тоже веяло одиночеством. Но запах был другой, не как у Берты Бэбкок, и дом был поменьше — он стоял на Кейп-Ривер-роуд, и у входа висела табличка с цифрами 1742, — а кроме того, там было почище и Кайли не приходилось надрываться. В первый день миссис Рингроуз выдала ей инструкции: каждый раз она должна мыть дрова в камине очищающим средством, разведенным в ведре теплой воды, — дрова были березовыми с посеревшей белой корой. А деревянные полы нужно мыть, стоя на четвереньках, и Кайли не возразила: она была юной, да и с безразмерной кухней Бэбкок ничто не могло сравниться. В гостиной на отдельном столике красовалась деревянная модель «Мэйфлауэра». Кайли запретили к ней прикасаться. «Не тро-гай», — по складам произнесла миссис Рингроуз, воздев указательный палец. Затем она сообщила, что ее предок по прямой линии, Майлз Стэндиш, приплыл в Америку на этом корабле, и если приглядеться — миссис Рингроуз, щурясь, уставилась на модель, — можно различить помещение, где находились люди, и Кайли пробормотала: «Конечно», хотя думала она об отце и о том, как в комнате окнами во двор во время его болезни они вдвоем смотрели фильм о Майкле Коллинзе, как зеленый танк англичан въехал в Крок-парк и начал расстреливать ирландцев. Кайли отодвинулась от миссис Рингроуз. Вблизи ей были видны розовые проплешины средь белых волос учительницы, и Кайли опять затошнило.

Но самое странное из того, что случилось в первый день, было связано с подвенечным платьем миссис Рингроуз — она заставила Кайли примерить его. Платье, местами пожелтевшее, лежало на кровати в спальне учительницы. У супругов Рингроуз были раздельные спальни и туалетные комнаты.

— Просто примерь, Кайли, — велела миссис Рингроуз. — У тебя такой же размер, какой был у меня, когда я выходила замуж, и мне хочется увидеть это платье на ком-нибудь. — Она наклонила голову набок: — Давай-ка.

Кайли огляделась и снова перевела взгляд на миссис Рингроуз, затем начала медленно расстегивать блузку. Миссис Рингроуз стояла неподвижно, наблюдая за ней, и Кайли ничего не оставалось, как снять блузку, а потом и джинсы, после того как она сбросила кроссовки. В трусах и лифчике она стояла перед этой женщиной в пятне солнечного света, похожего на разбавленное молоко, и чувствовала, как кожа на руках и ногах покрывается пупырышками. Миссис Рингроуз подняла платье над головой Кайли, и она легко влезла в него, платье ей нигде не жало и не топорщилось.

Сняв очки, миссис Рингроуз утерла глаза. Щеки у нее были влажными, когда она вернула очки на место.

— Послушай, — миссис Рингроуз положила ладонь на плечо Кайли, — я организовала группу при нашей церкви под названием «Серебряные квадраты». У нас уже существует группа «Золотой круг», но они несколько старомодны, поэтому я придумала «Серебряные квадраты», и в июне мы устраиваем показ мод, и я хочу, чтобы на этом мероприятии ты играла на пианино, одетая в мое подвенечное платье.

Когда Кайли переодевалась в свою одежду, эта женщина не спускала с нее глаз.

Больше во время уборки Кайли с ней не сталкивалась, миссис Рингроуз никогда не было дома.

— Я занята «Серебряными квадратами», — говорила она.

Кайли, как ей было сказано, доставала ключ из-под коврика и входила. Десятидолларовая купюра неизменно лежала на кухонном столе в ожидании уборщицы.

И однако дом Рингроузов угнетал Кайли как никакое другое жилье.

К примеру: туалетная комната мистера Рингроуза напоминала «удобства во дворе». Над канализационным стоком вместо унитаза поставили темно-зеленый бочонок, и получалось так, что ты сидишь над дырой в полу. Стены были обшиты грубыми досками. Кайли никогда не разговаривала с мистером Рингроузом, во время уборки он отсутствовал, но в лицо она его знала, потому что видела его в городе вместе с миссис Рингроуз. Он был высоким, старым, седовласым; много лет он работал в Портленде, в каком-то историческом музее, но давно вышел на пенсию. В его туалетной комнате не было раковины, только доски, как в хлеву, и темно-зеленый бочонок в центре. У миссис Рингроуз туалетная комната была нормальной, с фаянсовой раковиной и полочкой, где лежали щетка и заколки для волос.

В гостиной стоял диван, небольшой и обитый настолько туго, что посередке круглился, и Кайли думала, что с него можно скатываться, как с горки. Такими же были и кресла. Обивка темно-розовая, а на темно-зеленых стенах висели картины с изображениями людей, походивших на причудливых кукол, — вроде бы эти люди взрослые, но уж очень низенькие, а их одежда и шляпы явно из другой эпохи. Эти картинки Кайли терпеть не могла.

Они ее бесили.

— Откуда она знает, что ты играешь на пианино? — спросила Кристина Лабе.

Они с Кайли шагали по тротуару к центру города, позади осталась пончиковая, и Кристина ела пончик, густо посыпанный корицей. Глаза Кристины были подведены темно-синим карандашом, и кое-где краска размазалась.

— Понятия не имею. — Кайли глядела на проезжавшие мимо автомобили. — Может, слышала, как я играю на пианино, которое стоит в спортзале. Не знаю, откуда она знает.

— Она больная на всю голову, — сказала Кристина. — И муж не лучше. Нормальные люди не станут каждый год наряжаться тупыми пилигримами и вещать о тупом сраном «Мэйфлауэре», на котором их предки сюда приканали. А потом читать вслух тупую поэму Лонгфелло «Сватовство Майлза Стэндиша», при этом ребята зевают так, что чуть пасть не рвется.