Алиона Хильт - Любовь с немецким акцентом [litres]

– Тамара, он твое имя все время повторяет, он в тебя влюблен!

«Глупости!» – подумала бабушка и не придала этому значения.

И вот однажды, возвращаясь с большого праздника-карнавала на Дворцовой площади в наряде цыганки и со свитой друзей, подруг и влюбленных в нее, она увидела, что из подъезда вышел Альберт (мой будущий дедушка) с чемоданом в руке. Он сгреб ее в охапку, затащил в соседний подъезд, чмокнул в висок и сказал:

– Жди. Через три дня вернусь.

Она в полном недоумении провела эти три дня. Как оказалось, он ездил к родителям сообщить, что женится. Через три дня, как и обещал, вернулся и зашел за ней домой. Он был краток и лишь сказал ей:

– Возьми паспорт.

Куда бы вы думали, он ее повел? В ЗАГС на Невском проспекте у Аничкова моста.

Расписали их сразу, потому что он был выпускником-курсантом. Я не знаю, как ему удалось провести эту операцию с девушкой-звездой, но с остальными задачами по жизни дедушка справлялся так же решительно.

Всю жизнь они жили душа в душу, хоть дедушка и любил ворчать, что все бабы – дуры и его жена не исключение. Мне он ни разу не сказал, что я дура, даже когда я совершала глупые поступки.

Дедушка всегда был на моей стороне. Когда я победила на соревнованиях по фитнесу, родителям это не понравилось. Что папа, что мама в один голос говорили о том, что не пристало генеральской внучке ходить полуголой по сцене, дедушка же попросил мне прислать все фотографии с соревнований, и он заботливо их хранил в отдельной папке на компьютере. Я знала, что он мной гордился. Мою собаку Жасмин дедушка называл «Фикус», потому что никак не мог запомнить, в честь какого растения она названа. Он мало шутил, но часто блистал сарказмом.

А теперь его нет.

Я ехала на велосипеде на работу, в моей голове были все эти мысли. Пока дедушка был жив, я чувствовала себя как за каменной стеной. Я не знаю, как объяснить это чувство, но я точно знала, что он меня поддержит, что будет мной гордиться, и мне не хотелось его разочаровать.

А теперь его нет.

Вот так вот, был человек, и нет его. А тебе казалось, что он вечный! Да, дедушка болел, у него была гангрена, но ампутировать ногу он отказался, хотя это могло его спасти. Видимо, гордость не дала. Он не хотел сидеть в инвалидной коляске и предпочитал последние годы просто не выходить из дома. Бабушка постоянно покупала ему какие-то мази, но увы, это лишь облегчало симптомы, но не решало проблемы.

Много лет он проводил испытания на атомном полигоне в Казахстане, мой папа родился там, в Семипалатинске. Дедушка был очень уважаемым и важным человеком, и, видимо, одна мысль о том, что он останется без ноги, была ему противна.

Я ехала и продолжала думать о нем, о бабушке, обо всем на свете, но только не о мамином сообщении.

«Дедушка умер».

Я отвела полуторачасовое занятие с улыбкой на лице, не показывая своим видом ровно ничего. Мне удалось убрать эту новость в сейф своего сознания и переключиться. Но когда урок закончился, я переоделась, попрощалась со своими учениками и села на велосипед, слезы хлынули рекой. Я рыдала, как никогда в жизни, и не могла остановиться. Мне было наплевать, как я выгляжу, ровным счетом плевать на то, что подумают люди вокруг, слезы мешали видеть дорогу перед собой, и даже это меня не волновало. Я доехала до дома и забилась в истерике. Так плохо мне было всего один раз – когда умерла моя лучшая подруга Оля после операции на сердце. Но мне было тогда двенадцать, я по-своему переживала горе. Когда дедушки не стало, я была уже взрослой.

Дедушка позаботился обо мне даже после смерти. Он оставил нам в наследство гараж и дачу, которые бабушка продала и разделила деньги между тремя внуками: мной, Рустамом и Олегом.

Как будто он знал про улетевший забор, прогнившее покрытие в саду и проблемы Армина с работой. Я ни о чем никому не рассказывала, не вешала свои проблемы на домашних, но дедушка, наверное, чувствовал. И каждый день, смотря через окна в наш сад, видя красивый забор из белого камня и ровный газон, я думаю о дедушке и о том, что только благодаря его заслугам я больше не боюсь выходить на улицу в дождь и переломать ноги, а еще, что кто-то без приглашения зайдет к нам на участок.

Армин становился невыносимым, я перестала его узнавать. Каждый день я слышала о том, какая у нас задница с деньгами, и получала упреки во всем: не то приготовила, не так убралась, не туда поставила кружку. Стоп. Все это я где-то уже слышала! У меня было явное дежавю. Когда Алту ушел с работы и сидел дома, все было в точности таким же, но теперь ко всему прочему добавилась одна интересная деталь.

– Фитнес-клуб в центре Бремена ищет дежурного тренера, – сказала я, просматривая объявления о работе. – Я могла бы пойти туда работать.

– А кто будет заниматься Арджуной? – услышала в ответ.

И так на каждую мою попытку как-то улучшить наше финансовое положение. От государства нам ничего не полагалось. Армин был обанкротившимся частным предпринимателем, у которого к тому же дом куплен в кредит, и хотя он исправно отчислял налогов порядка 45 % от своего дохода, когда мы остались без средств к существованию, нам не полагалось ровным счетом ничего. Я вообще не могла претендовать ни на какую финансовую помощь – я гражданка России, а не Германии, и я замужем за этим самым обанкротившимся предпринимателем, к тому же имя мое значится в контракте на кредит. Замкнутый круг.

– Ты не можешь найти работу! Дай мне попробовать тебе помочь! – умоляла я.

– Ну, скажи это вслух! Скажи, что я лузер! – тут же зверел он.

– Я этого не говорила и не скажу, потому что так не считаю, – отвечала я и уходила в другую комнату.

Каждый вечер из холодильника доставалась бутылка водки. Мой муж никогда не злоупотреблял алкоголем, но стресс и давление были настолько высокими, что только рюмка помогала ему отключаться. Я видела, как он переживает, понимала, что он не в состоянии даже заснуть, потому что мысли его не отпускают, он стал очень закрытым и раздраженным.

Все, что бы я ни делала и что бы ни говорила, воспринималось в штыки! Дошло даже до того, что он стал саботировать мою работу. Он мог «забыть» о том, что у меня урок, забрать велосипед или оставить меня с Арджуной дома одну. Каждый раз, когда я приходила с работы, мне высказывалась куча претензий, абсолютно на ровном месте. Я чувствовала себя такой беспомощной, мне хотелось рыдать, но слезы не выходили наружу, меня просто трясло от бессилия.

Иногда мне снятся сны, в которых мне нужно кричать или звать на помощь. Я бегу, открываю рот, напрягаю голосовые связки, но звука не получается. Я начинаю паниковать, напрягаюсь еще больше, но из меня выходит лишь жалкий хрип. Вот так я себя чувствовала в тот период.