Роман Тагиров - Кто сильней - боксёр или самбист? Часть 2

Но, у наших гвардии прапорщиков была своя внутренняя философия жизни. Так просто жить скучно, они не хотели и не умели. И у Серёги с Эмином уже был опыт дачи показаний в нахичеванской милиции. Поэтому их версия звучала вполне правдоподобно: выпили после тяжёлого трудового дня и пошли освежиться по парку перед сном. Спьяну решили искупаться в Эльбе, стали спускаться к реке, споткнулись в темноте об корни деревьев и кубарем скатились в воду. Отсюда и ссадины на руках. Вот и вся ситуёвина! И за что задержали добросовестных прапорщиков?

Эльчиев и Толстиков давали показания чётко и слаженно, и уже сами начали верить, что, действительно, всё так и было. Вот тут комендант задал коварный вопрос:

— Так, любители ночных прогулок, а почему ваша гражданка вся бензином пропахла? Я бы ещё понимал, если бы товарищи прапорщики решили в своих танкачах (танковые комбинезоны) в речке окунуться.

Товарищи прапорщики мило улыбнулись на этот детский вопрос подполковника. Любитель флоры и фауны Эльчиев к тому же решил стать защитником природы:

— Товарищ полковник, да вы даже не представляете, какая грязная вода в Эльбе! Там же везде по берегу плакаты на немецком и русском: «Купаться запрещено!» А мы-то с дуру и окунулись. Да там вся вода бензином пропахла. Товарищ полковник, надо немедленно сообщать в их «Зеленый патруль».

Кузнецов только расхохотался на всю комендатуру, вытер слёзы от умиления, велел расписаться в протоколах и сообщил, что завтра утром полиция откатает их пальчики и сравнит рисунки с отпечатками на мопеде. А там заодно и поговорим с немцами о загрязнении окружающей среды. И ещё почитаем, что подружки прапорщиков напели полиции. Записки об аресте оформили быстро, и вот так наши любители женщин, свободы и скорости оказались в гостинице с ненавязчивым сервисом под названием: «Гауптвахта»...

Каземат дрезденской гауптвахты был построен в 1900-1904 годах и представлял собой мощное красивое кирпичное здание в несколько этажей. По внешнему виду никогда не подумаешь, что это историческое сооружение было в своё время тюрьмой для всей земли Саксонии. В 1943 году здесь содержался до отправки в Бухенвальд самый известный заключённый нацисткой империи, один из главных политических оппонентов Гитлера, коммунист Эрнст Тельман. После Победы в Великой Отечественной войне советская администрация Дрездена логично переоборудовала здание каземата в гауптвахту. Саксонские архитекторы и строители этого изолятора даже в самом страшном сне не могли представить, что в недалёком будущем однажды в одной из камер их неприступной тюрьмы окажутся одновременно два поддатых советских прапорщика.

Остановимся на особенностях дрезденской гауптвахты, одно крыло которой занимала гарнизонная комендатура. Поэтому жизненный путь арестанта от оформления наказания и до места своего отбытия был как никогда коротким. Оставалось лишь пересечь под конвоем небольшой тюремный дворик. Комендант на тот период времени был офицером суровым, и даже солдаты комендантской роты, чем-то не угодившие своему начальству, могли запросто видеть из зарешечённого окна своё подразделение, идущее строем и с песней на обед в столовую.

Бессменный и опытный начальник губы капитан Аргудаев хотя и был философом по жизни, держал своё хозяйство в ежовых рукавицах. В камерах узницы всегда была чистота, вот только ощущения уюта не было, так как стены были выкрашены давящей серой мышиной краской. Почему? Наверное, интерьер подбирался лично капитаном-философом, чтобы и эта палитра красок помогала встать на путь исправления.

Стол и лавки в номерах были забетонированы в пол на таком расстоянии, что сидеть больше получаса на них было невозможно, так как затекали и ноги, и руки, и спина. Кровати были ещё кайзеровские из откидных металлических рам, к которым каждый вечер перед отбоем выдавались деревянные щиты, которые назывались почему-то «макинтошами». Эти пресловутые «макинтоши» были заботливо сколочены местными умельцами из досок разной толщины, чтобы у постояльцев не возникало ощущения курортного отдыха на лежаках у берега Чёрного моря. Офицерам и прапорщикам, угодившим в эту гостиницу с ненавязчивым сервисом, по велению капитана Аргудаева выдавали матрас и подушку. Во всех номерах всегда был постоянный порядок, малейшее замечание грозило дополнительным наказанием.

Кто хоть раз сидел на гауптвахте, знает, что ГУБА — это такое интересное место, где есть время задуматься о содеянном проступке и почувствовать себя в роли арестанта. Отказ от выполнения требований и приказов конвойных и начальника караула также грозил большими неприятностями вплоть до увеличения срока на одни сутки. Начкар или начгуб своих требований два раза не повторял. Конвойные тоже не церемонились.

В караул на гауптвахту приезжали и заступали бойцы из частей, дислоцировавшихся за Дрезденом, чтобы исключить возможность встречи бывшего заключенного и его охранника, иначе бы встреча была не из самых приятных для караульного. Караул вечно был набран из азиатов и очень злых непонятно на что — то ли на свою судьбу, то ль на службу собачью. Один аллах их знал...

При «посадке» все личные вещи изымались, и, тем не менее, раз в день проводились обыски с полным осмотром камеры. Шмонали всё, вплоть до трусов и кальсон. Во время отсидки на ГУБЕ запрещалось курить, разговаривать и днем спать в камерах. Все передвижения вне помещения камеры только под контролем конвоя, двух автоматчиков. Умывание, приём пищи, туалет осуществлялись под непрерывным контролем конвоиров, что создавало не совсем приятные ощущения постоянного присутствия посторонних людей в твоей личной жизни. Спустя сутки или двое у постояльцев этого казённого дома возникало подавленное состояние. Тоска и отчуждение посещали отступившие души. Хотелось выть и плакать от несправедливости. В горле стоял комок. Ещё очень хотелось немедленно учинить расправу над своим личным врагом — тем, кто, конечно же, несправедливо и влепил эти сутки гауптвахты.

В дрезденском изоляторе были четыре самые холодные камеры, так называемые «холодильники», в которых даже летом было довольно холодно. И чтобы новый губарь почувствовал разницу в арестантской жизни, обычно первые сутки он немного остужал свой пыл в этих прохладных номерах и проникался духом исправления в гордом одиночестве. Если за первые сутки узник не получал никаких замечаний от караула, его переводили в более тёплые места в общие камеры к сотоварищам по несчастью.

И для особо буйных один номер из указанных четырёх был с двойной решёткой, но без стекла. Нары в этой камере были приварены наглухо к стене, стола с лавкой не было в принципе. И каждый вечер перед отбоем для разнообразия тюремного существования наряд выливал на бетонный пол ведро воды с хлоркой...