Роман Тагиров - Кто сильней - боксёр или самбист? Часть 2

Хватало максимум двух суток в этом особом номере для полного осознания постояльцем содеянного проступка и объективной оценки своего поведения. Обычно уже следующим утром борзый арестант, дрожа от холода и страха, громко докладывал очередному начальнику караула, какой он плохой солдат и как его необходимо срочно перевоспитать. Зимой шинель на ночь выдавалась по разрешению начкара, и зависело это только от его совести. Например, при вечерней поверке уже порядком уставший офицер пехоты задаёт риторический вопрос арестованным танкистам:

— Почему на петлицах танки смотрят в разные стороны?

Строй загнанных губарей начинает переглядываться и многозначительно молчит. Начкар дружелюбно улыбается:

— Ну что, не знаете? Ответ прост: «По своим не стреляем!» Танкистам шинели не выдавать!

В эту ночь для сугрева страдальцы танковых войск столько не отжимались как за всю свою службу ратную. Были ещё «чудики», в основном с Северного Кавказа, разделяющие армейскую службу на работы «мужскую» и «женскую». Несколько раз по три-четыре часа усиленной строевой подготовки строго по Уставу вперемешку с очисткой канализации гауптвахты, и тендерные стереотипы больше не волновали этих странных детей гор.

Капитан Аргудаев искренне приравнивал строевую подготовку к балету и очень уважал этот вид воинского искусства. Внутренний двор изолятора, который ещё выполнял роль плаца, был из саксонской брусчатки, поэтому каблуков и пяток солдатских там было стерто просто немерено. Начальник гауптвахты философски смотрел на окружающий мир и считал, что солдат на губе — это спасённый от тюрьмы чей-то сын. Армейский философ часто задавал сам себе вопросы, почему плохо спит солдат Советской Армии четвёртого периода службы. Понятно было, что им очень хочется чего-то такого этакого. А о чем солдат мечтает в армии больше всего? Правильно, о двух вещах: о девушках на гражданке, ну и, конечно же, о воле вольной, не подконтрольной армейскому начальству. А где воля, там и пиво с водкой.

Поэтому любимым изречением капитана было: «Водка в Советской Армии пахнет гауптвахтой...» Поэтому арестантские сутки в изоляторе были насыщенными и плотными. Приводим для примера этот здоровый распорядок жизни дрезденской гауптвахты:

06.00 — общий подъём; уборка всей ГУБЬІ и камер;

07.00 — утренние мероприятия (умывание, туалет);

08.00 — приём пищи, завтрак;

09.00-10.00 — изучение Дисциплинарного устава в камере (и не дай Бог закемарить — плюс сутки!);

10.00-13.00 — строевая подготовка на плацу;

14.00 - приём пищи, обед;

15.00-19.00 — различные работы (уборка камеры, помещений гауптвахты, работы по очистке свинарника и канализации гарнизона);

19.00 — общее построение - перекличка;

20.00 — приём пищи, ужин;

21.40 — подготовка к отбою — получение «макинтоша» и шинели (если повезёт);

22.00 — отбой.

Для отдельных личностей с тонкой душевной натурой распорядок дня по велению начкара или начгуба мог легко измениться. И всегда не в лучшую сторону для особого арестанта. В общем приятного было мало, но не критично! Суровую и серую жизнь дрезденской гауптвахты вполне мог разнообразить только арест какого-нибудь пьянющего вдрыбадан майора или подполковника, который орал на всю ГУБУ: «Начкар — пидарас…, ко мне..., строиться!»

Таких буйных офицеров, которые уже перед посадкой успели послать на хрен дежурного по полку, весь штаб и всех рядом стоящих, могли запросто запереть в гарнизонный цугундер. И начкар, как правило, еще только командир взвода, хорошо понимал, что вечером сдаст наряд и будет простым взводным и этого старшего офицера, какого-нибудь комбата, утром один чёрт выпустят. Камеры таким постояльцам не закрывались, и неадекватный арестант блудил всю ночь по этажу под ободряющие снизу крики солдат-губарей и успокаивался только под утро...

Вот теперь мы все представили дрезденскую гауптвахту и понимаем, что два свободолюбивых советских прапорщика просто не могли долго вынести такие стеснённые жизненные условия армейской пенитенциарной системы. И всё же армейская фортуна хоть и повернулась задом к прапорщикам, но всё же не отпускала танкистов и продолжала с ними флиртовать.

Этой поздней осенью начальник гауптвахты капитан Аргудаев вместе с семьёй находился в очередном отпуске. Обязанности начгуба временно исполнял заместитель коменданта гарнизона, старший лейтенант со звучной фамилией Скрипка. Звали молодого офицера Александр Юльевич (папу звали Юлий), он был холостяком, проживал на «Ледоколе» и был не прочь повеселиться на танцах в ГДО и на немецких дискотеках. Старлея Скрипку даже видели в ночных барах Дрездена вместе с прапорщиком Кантемировым. Саня по молодости занимался самбо и даже как-то раз на танцах в ГДО тоже успел подраться с Серёгой Толстиковым из-за местной буфетчицы. Самбист победил. Ревнивцы после драки, конечно же, помирились и напились до положения риз, чем глубоко обидели буфетчицу Светлану. В тот памятный вечер она осталась одна-одинёшенька...

Оставшись одни без караула в кабинете начальника губы, прапорщики и старший лейтенант тепло обнялись. Кто хотя бы раз подерётся, а потом помирится и вместе напьётся, автоматически переходит в разряд братанов и корешей. Офицер предложил друзьям присесть на диване, а сам занял стол начгуба:

— Ну, вы, прапора, отмочили сегодня! Вся комендатура на ушах стоит. Завтра с утра ещё немцы прикатят.

— Пиздярики подкрались незаметно... — вздохнул Серёга и замолчал.

Оба арестанты и надзиратель ушли в себя и задумались о вечном. Потом вернулись в реальный мир и одновременно втроём тяжело вздохнули. Прапор Толстиков посмотрел на старлея Скрипку:

— Санёк, а тебя тут ничего вмазать нет? Нам бы сейчас по стопарю и на боковую. Завтра день тяжёлый будет...

— С собой на службу не ношу. Может у Аргудаева какая нычка осталась? — временно исполняющий должность начальника гауптвахты начал аккуратно и умело шмонать кабинет. — Есть! Капитан бутылку «Кёрна» припрятал.

Старший лейтенант быстро сообразил три стакана и свои бутерброды на стол. Друзья чокнулись и без тоста засадили немецкую пшеничную водку. Задумчиво пожевали закуску. Эмин с Серёгой одновременно посмотрели на бутылку, переглянулись и по глазам друг друга поняли, что пить сегодня больше не надо. Сергей встал и улыбнулся офицеру:

— Всё, гражданин начальник, в хату веди. Спать хочу!

Понятно, что никакого личного досмотра перед посадкой в камеру у задержанных не было. Да и что там было изымать? Брючные ремни и шнурки от кроссовок? Саня точно знал, что Сергей с Эмином явно не страдают депрессией и не склонны к суициду. Если бы прапора были в форме, то их бы обязательно «разоружили» — сняли портупею. Прапорщиков поместили в одну камеру, притащили каждому «макинтош» и выдали матрас с подушкой. Дверь камеры с металлическим лязгом захлопнулась за спиной друзей. Было уже поздно, старший лейтенант принял волевое решение остаться на службе и переночевать на диване в кабинете. Офицер только предупредил дежурного поднять его на полчаса раньше подъёма, чтобы лично разбудить прапорщиков.