Лана Барсукова - Сочини мою жизнь [litres]

За дальним столиком Таня заметила Савраскина. Он сидел в углу, который хотелось назвать красным уголком, не хватало только иконы или постеров с его изображением. Ему не надо было ходить от столика к столику, достаточно было сидеть на месте, и поток тефлоновых людей сам искривлялся в его сторону, закручиваясь вокруг его персоны. В воздухе носилось несмолкающее «Вау!» и была разлита атмосфера радостного возбуждения, под прикрытием которой люди пытались небрежно продать себя. «Ну ты, старик, если что, можешь на меня рассчитывать… Сценарий шедевральный… Сам понимаешь, меня рвут с потрохами, но я пока берегу для тебя». Савраскин говорил положенное в таких случаях «Заметано!», а про себя думал: «Ага! Делать мне больше нечего – твой говенный сценарий пристраивать». Он любил это место, нигде концентрация его славы не была такой осязаемой.

Таня робко помахала Савраскину, но тот сделал вид, что не заметил ее. А жаль. Сидеть одной становилось невмоготу, настроение портилось с каждой минутой, а Ника все не шла.

Где же она? Ну не эта же дылда, что застыла у входа и близоруко озирается по сторонам? Хотя… Вот она уже идет сюда… Как там Лера о ней говорила? «Лукич пересел на „Ладу“…» Да это даже не «Лада», а убитая «Ока». Настроение, достигнув за эти дни дна отчаяния, упруго оттолкнулось от него и взмыло ввысь, потеснив звезды и игриво накручивая хвосты кометам.

Рассматривать Нику было сплошным удовольствием, граничащим с наслаждением. Ника была никакой. Точнее, еще какой! Высоченной, с сороковым размером ноги и с оттопыренными ушами, которые она даже не пыталась замаскировать прической. «Ушастый „Запорожец“», – тут же нарекла ее Таня.

«Запорожец» припарковался за Таниным столиком.

– Таня?

Кивок.

– А я Ника. Секунду подождешь? Я закажу еды, а то с утра голодная. Ты будешь что-нибудь?

– Спасибо, если только капучино.

– Капучино, эй, где ты прячешься? – Она стала листать меню. – Выходи, подлый капучино, мы тебя все равно найдем. Где ты, шалун? А может, он под каким-нибудь псевдонимом тут скрывается? Заказываешь облепиховый чай, а приносят капучино, – и Ника широко улыбнулась и озорно предложила:

– Давай проверим!

Таня не заметила, как кивнула. Сопротивляться Нике было так же глупо, как спорить с ветром и объяснять ему, что он дует не в том направлении. В результате они пили облепиховый чай, который обожала Ника и едва терпела Таня. Но это было обставлено так забавно, что роптать не хотелось. Хотелось слушать ее бредовые шутки еще и еще.

– Свинка, к ноге! Молодой человек, хватит кормить животное, вы срываете мне всю дрессуру. Из-за вас животина останется свиньей. Дайте ей шанс на духовное перерождение. Свинка, кому говорю, к ноге!

Тане показалось, что молодой человек за соседним столиком и сам был бы не прочь припасть к ноге такой укротительницы.

К концу первой чашки облепихового чая Таня перестала замечать оттопыренные уши Ники, к концу второй – большие ноги, а на третьей чашке она поняла, что этот «ушастый „Запорожец“» сделает любую «бэху». Ни рожи, ни кожи, зато какой мотор! Под его капотом вмещался табун Золотой Орды. Может, поэтому у Ники были по-монгольски широкие скулы? Глядя на нее, хотелось петь «твои рваные джинсы и монгольские скулы» и чего-то там про холодный обжигающий виски. Ну а дальше… Как там? «Ты была моей тайной, зазнобой моей».

И немудрено. Ника была из числа женщин, которые все и всегда делают так, как им удобно, и подчиняют своим желаниям окружающих. Место и время встречи она определила без игры в демократию, не посоветовавшись с Таней и даже не спросив ее хотя бы для приличия о ее предпочтениях. И даже чай они пьют, который выбрала Ника. Хотя Таня просила кофе. Но мужчины любят таких женщин, потому что они никогда не предъявляют к оплате свои жертвы, принесенные ради них. Нет жертв – нет и счетов к погашению.

За этими размышлениями Таня не заметила, как к их столику подошел официант. Минутой раньше он принес им облепиховый чай цвета оранжевого Лимпопо. Цвет был такой насыщенный, что Таня пила с опаской. И теперь нелегкая принесла официанта узнать, все ли хорошо, не надо ли чего, понравился ли облепиховый чай. При этом смотрел он только на Нику и подчинялся исключительно ее голосу. Как будто соседний стул занимала Никина сумочка, а не живая Таня Сидорова. Нет, он не игнорировал ее, просто не замечал.

– Молодой человек… А вы ведь молодой? – начала играть с ним Ника.

– Надеюсь, – оживился официант.

– И долго продлится это безобразие?

– Какое? Что-то не так?

– Ваша молодость. Вам не стыдно быть молодым, когда Европа стремительно стареет? Буквально дряхлеет на глазах. Чем вы лучше Европы? – поставила она вопрос ребром.

– Так Европе сколько лет… А мне двадцать четыре вчера исполнилось.

– И как вы отметили это событие?

– С парнями собрались… – растерялся официант.

– Вы гей? – доброжелательно спросила Ника.

– Нет, конечно. С чего вы взяли?

– И опять вы ставите Европу в неудобное положение. Что значит «конечно»? Вы гомофоб? Вы считаете, что геи – люди второго сорта? – Ника спросила очень громко, и Тане показалось, что специально громко.

За соседними столиками начали прислушиваться.

– Нет, что вы. – Официант понял, что попал в западню. – Они тоже люди.

– Что значит «тоже»? Есть люди, а есть «тоже люди»? – Ника линчевала официанта под заинтересованные взгляды соседних столиков. – Уж не подсыпаете ли вы в чай геям пурген?

Официант не знал, как отступить с наименьшими потерями. В этом кафе с учетом контингента лучше было признаться в пособничестве терроризму, чем в гомофобии.

– Можно я пойду? – совсем тихо попросил он.

Ника жестом пригласила его нагнуться и прошептала тихо в самое ухо:

– Нам капучино за счет заведения. Ясно? И пирожных, разных и много.

Тот судорожно кивнул и исчез. Тане стало его жалко:

– Что это было?

– Так, развлечение.

– Зачем?

– Просто так. Я в театральном учусь, этюды разыгрываю. Считай, что я подарила тебе маленький спектакль. Твоему вниманию был представлен этюд «Как раздобыть халявное пирожное».

– Поняла. А парень этот был чем-то вроде реквизита…

– Не надо занудствовать. Все мы только этим и занимаемся. Ты вот на живых людях отрабатываешь этюд «В ожидании Пулитцеровской премии». Ну и как? Получается? Почитать дашь?

– Рукописью распоряжается Игорь Лукич…

– А я распоряжаюсь Игорем Лукичом, – оборвала ее Ника.

Затем внимательно посмотрела на Таню и добавила:

– И тебе это, подруга, определенно не нравится.

Таня молчала, понимая, что раскрывать рот опасно. Она не хотела разделить судьбу официанта. Хотя сказать хотелось многое. И что никакие они не подруги. И что ей нет дела до Игоря Лукича, их связывают исключительно деловые отношения. И что Игорь Лукич вряд ли тот человек, которым может распоряжаться зазноба, даже если он пил с ней холодный обжигающий виски. Таня очень на это надеялась.