Владимир Логинов - Ад криминала: Рассказы и очерки

Ночью он, наконец, заснул и увидел удивительный сон. Иван пребывал в мире, сотворенном лучшими иконописцами: те же краски, те же лики, те же крылья и нимбы. Просто поразительно. Проснувшись, он предположил, что древние иконописцы — не выдумщики и не фантазеры, а подлинные сверхреалисты, но мира другого, недоступного простому человеку. У одного из русских философов его когда-то потрясла в общем-то банальная мысль: попытка представить загробную жизнь — это воспоминание о рае. И таким воспоминанием о существующем рае казались ему и сон, и творчество иконописцев.

Но кому и когда открываются картины того мира? Ясно, что далеко не всем и тогда, когда, видимо, подтачиваются нравственные устои жизни, когда сама жизнь под угрозой и извращается до дикой альтернативы ее нормального облика. А что такое идеал? Не есть ли это обыкновенная норма подлинного бытия личности? И что такое творчество? Не есть ли это высшее интимное действие, порожденное страстной тоской по совершенству?

С этого дня он решил заняться живописью. На новые, пахнущие типографской краской купюры, переданные ему зеленоглазым другом в день продажи опыта, Иван купил этюдник, краски, складной стульчик и большой зонт. Теперь он едва ли не каждым утром уезжал за город и уходил в лес, подыскивая уютную солнечную полянку. Но его холсты походили на сплошную разноцветную мазню, к которой и у него самого душа не лежала.

Но вот однажды, в один из теплых воскресных дней, когда Иван расположился на чудной поляне под раскидистым дубом, случилось необычное.

Сначала у него закружилась голова, потом перед внутренним оком возникло множество радужных кругов. Они лопались как мыльные пузыри, рождая светящиеся шарики, которые мгновенно взлетали вверх и исчезали. Он чувствовал, что теряет сознание. Обхватив руками ствол дерева, поэт опустился на землю. И тут увидел…

Шагах в тридцати от него плавно легло на траву удивительное сооружение — меняющий форму и размер серебристый аппарат. Он казался то очень большим, то совсем крошечным. Почти то же происходило и с поэтом: трава у его ног то вырастала до высоты деревьев, и он чувствовал себя букашкой, то сам он раздувался до размеров мостового крана, и дуб за его спиной превращался в хрупкий саженец. Сколько времени происходили эти странные метаморфозы — определить было невозможно. Но вот вроде бы все выровнялось, и аппарат принял строгую форму, похожую на наложенные друг на друга тарелки метров шесть — восемь в диаметре.

Вскоре из него вышли люди. Их было двое — среднего роста, в черных, похожих на спортивные костюмы, одеждах. Они не спеша направились к дубу, за которым в страхе притаился Иван. Шли они удивительно изящно, словно пританцовывая, движения рук и ног были легки и раскованны. Но лица! Стоило только взглянуть на них, чтобы понять: эти люди не земляне! И тут он увидел еле заметное золотистое сияние над их головами.

Когда незнакомцы приблизились, Иван изумился: мужчина и женщина. Причем оба были невероятно красивы, но вот только как живые мертвецы. Женщина с фигурой и лицом Венеры с картины Боттичелли улыбалась, словно заводная кукла. Она-то и заговорила первой.

— Здравствуй, мил человек! Извините, что потревожили вас. — Замечательная дикция неестественно сочеталась с неподвижным лицом, словно женщина говорила из динамика магнитофона. Но все же это был живой голос, и поэт знал по своему большому и не до конца проданному опыту, что теоретически так может сказать женщина, пережившая трагедию или находящаяся на грани жизни и нежизни.

— Здравствуйте, — тихо ответил он. — Вы ко мне?

— К вам, товарищ, — подтвердил мужчина, и Ивану стало не по себе: у него был суровый холодный голос.

И тут Иван понял: эти люди знают все языки земли — их языковая память запрограммирована. В русской программе для подобающей ситуации был заложен именно таксой ответ. На душе у него стало полегче — хоть о чем-то догадался.

— У вас есть ко мне какое-то дело? — спросил пришельцев Иван и поднялся с земли.

— Есть, сударь, — приблизилась к нему женщина. — Но давайте сначала познакомимся. — Она протянула свою тонкую розовую руку и назвалась: — Афобия.

— Иван, — поэт поцеловал ее руку; она была очень теплой и ласково обожгла губы. Потом он пожал руку мужчине, назвавшемуся Антеком. Рука Антека по ощущению была обыкновенной мужской рукой. Только во время рукопожатия чуть заметный нимб над его головой вспыхнул еще ярче.

— Надеюсь, вы понимаете, что мы из другого мира, — дипломатично заговорил Антек. — И намерены просить вас, Иван, оказать нам небольшую услугу.

— Ав чем дело?

— Мы приглашаем вас к себе в гости. Совсем ненадолго. Но, если вам понравится, живите у нас сколько хотите. Даже можете стать невозвращенцем. Вот только здесь у вас будет статус бесследно исчезнувшего…

— Уж не в загробный ли мир? — попытался улыбнуться Иван.

— Боже упаси. Никак нет, гражданин. Мы с Афобией живые люди, только обитаем на другой земле, земле, созданной умом и руками человека.

— Искусственной, значит?

— Ну что-то вроде этого.

— А почему именно я удостоился вашего внимания? Кто я такой? Ничем не выдающийся человек…

— Ну, как вам сказать? Именно такой нам и нужен. Вы — средний представитель своей цивилизации, так сказать, ее тип. А мы, видите ли, ведем большую научную работу, и нам важно знать… В общем, не хотите — дело ваше. Мы пригласим другого.

— И сколько это займет времени?

— Я думаю, что сегодня вечером вы вернетесь домой с этюдов как ни в чем не бывало.

— Что ж, тогда я согласен, — твердо ответил Иван и почувствовал легкое прикосновение Афобиных рук.

Когда они подошли к аппарату, Антек предупредил:

— Будут небольшие физические перегрузки, и я бы советовал вам принять небольшую дозу пси-излучения.

Иван согласно кивнул и, осторожно забравшись в аппарат, сел на указанное ему место. Тут же кресло под ним распрямилось, потом прогнулось и сошлось краями. Он оказался завернутым в оригинальный "спальный мешок". Но руками и ногами можно было двигать как угодно — "мешок" эластично растягивался без особых усилий. Такое уникальное кресло ему очень понравилось.

Потолок аппарата представлял собою прозрачную полусферу, охваченную снаружи едва видимыми языками голубого пламени. Впечатление такое, будто "тарелку" облили спиртом и подожгли.

Пока устраивались и "заворачивались" в кресла его новые неземные друзья, он успел кое-что рассмотреть внутри аппарата. Однако ничего сногсшибательного здесь не было. Какие-то неуклюжие выступы черного цвета, изгибы из блестящего материала и всевозможные педали, сделанные будто бы из каучука. Все это походило на маленький спортивный зал из снарядов по неведомому виду спорта или кабинет лечебной медицины, обставленный приспособлениями для нейрохирургических больных.