Владимир Логинов - Ад криминала: Рассказы и очерки

— Осирис? Умирающий и воскресающий?.. — догадался Иван.

— Да. Тот самый египетский Осирис. Осирия рассыпалась в пыль, сейчас мы с большим трудом определяем ее бывшую орбиту. Но мы создали Антропию. Средняя продолжительность жизни антропинянина — десять-двенадцать тысяч земных лет. По вашим временным рамкам мы почти бессмертны. И поверьте, мы здорово устаем жить, и почти никто из нас не умирает своей смертью. Мы уходим по причине биологической усталости, нам в тягость бессмертие. Наша молодость длится всего две-три тысячи лет. Потом мы утрачиваем эмоции, словно застываем, отключившись от времени, и поддерживаем свою жизнь биоэнергией. То есть, говоря примитивным русским языком, перекачиваем кровь молодых цивилизаций в наши жилы.

— Значит, вы племя вампиров и вурдалаков?

— Пусть будет так. Мне нечего скрывать, потому что вы все равно забудете этот разговор, как, впрочем, и сам визит к нам.

— И сколько вы погубили цивилизаций?

— А какая разница? Главное в том, что мы выжили и опередили практически всех из нашего дерева-взрыва. Потом, не забывайте, что ведь вы тоже питаетесь своими младшими братьями.

— Так вот откуда эсхатологическая направленность нашей цивилизации! — воскликнул Иван и вскочил на ноги. — Вы высасываете из нас все живородные соки! — Он сжал кулаки и бросился на собеседника, но в это мгновение Атанас вдруг превратился в небольшую крысу и шмыгнул в угол. Иван обомлел. Овладев собой, он решился было броситься на эту тварь и затоптать ее, но крыса пропала, а стена комнаты тем временем раздвинулась, и к нему подошла Афобия.

Женщина была в белоснежном костюме с мерцающей фиолетовой розой на груди. Теперь она уже не пританцовывала и не улыбалась. Сев на место Атанаса, она взяла Ивана за руку и тихо сказала:

— А ты отчаянный человек. И возможно, тебе надолго придется задержаться у нас. Во всяком случае, Атанасу ты очень понравился, хотя и не годишься для того эксперимента, ради которого мы сюда притащили тебя. Ты слишком умен и смел, а такие земляне нам нужны.

— Кому это вам? — огрызнулся Иван. — И кто вы такие? Вот ты в первую очередь! Кто ты?!

Афобия улыбнулась, и так прекрасно, что бедный поэт растерялся.

— А я ведь твоя землячка, — ласково ответила она и прижалась к его плечу.

— Как землячка?

— Да очень просто. Землянка или землячка — одно и то же. И даже царского рода.

— Как — царского?

— Я дочь царя Соломона. И меня просто-напросто украли…

— Ну?

— Хватит нукать! — Афобия резко встала и взяла его за руку. — Пойдем ко мне домой. Теперь я твоя опекунша и буду воспитывать как ребенка.

Афобия жила неподалеку от Центра исследований цивилизаций. У нее был небольшой домик, окруженный несколькими раскидистыми деревьями, на ветках которых висели удивительные плоды, похожие на баранки. Не заходя в дом, она сорвала несколько таких "баранок" и протянула Ивану.

— Попробуй наши мпаны, таких на Земле нет. Это лимонные бананы…

— Послушай, Афобия, — взял у порога руку женщины Иван. — Почему вы говорите на каком-то диалекте греческого языка?

— А ты знаешь греческий? — удивилась она.

— Да как сказать? Разбираю…

— Это языковая основа Антропии. Нечто вроде вашего эсперанто, но в отличие от последнего — очень живая и подвижная.

— И вы пишете на ней?

— Да, конечно. Но поэтов и писателей как таковых у нас нет. Они не нужны нам.

— А как же эстетическое наслаждение?

— Господи! Так ведь сколько всего прекрасного на других языках, в том числе и на языках Земли! Читайте и наслаждайтесь!

Когда они вошли в дом, который был весь заставлен цветами, удобной мягкой мебелью, а вместо пола росла обыкновенная земная трава, Ивану сразу же захотелось снять башмаки. Трава была теплой, будто разогретая солнцем, и росла действительно из земли.

Афобия провела его в комнату, где были три ванны, наполненные подкрашенными водами: голубой, лиловой и молочной. В молочной вода пузырилась, очевидно, со дна подавался воздух.

— Сначала сюда, — указала хозяйка на бурлящее "молоко”, — потом в голубую и лишь затем — в третью. Халат на вешалке. Выйдешь в угловую дверь направо. Да, время нахождения в каждой из ванн должно быть примерно одинаковым. Ну вроде бы все, — она улыбнулась и вышла.

Забравшись в первую ванну, Иван с ужасом обнаружил, что стал весь белым, будто окунулся в водоэмульсионную краску. Опасаясь, что краска не смоется, он быстренько перебрался в голубую, но здесь его ждала неожиданность пострашнее: тело стало черным. Стуча от испуга зубами, он плюхнулся в лиловую, и его как жаром обдало. Потом блаженство овладело мышцами рук и ног: красок как не бывало, а кожа распарилась и натянулась."Воды жизни, прямо как в сказке", — подумал он и выбрался на мягкий коврик.

Халат, который он надел на себя, был почему-то холодным и колким, а цвет его переливался океанским перламутром. Поправив волосы и влажные клоки бороды, Иван вышел в указанную дверь.

Здесь, на большой белой шкуре, в прозрачном пеньюаре сидела Афобия с большим гребешком в руках. Рядом с нею на столике лежала все так же мерцающая фиолетовая роза.

— Ну иди, я тебя причешу, — ласково позвала она.

Иван, подойдя к ней, встал на колени, не сводя глаз с чуть прикрытой пеньюаром груди. Они действительно были черными, как и часть тела ниже живота. "Что это — купальный костюм или врожденные родимые отметины?" — терялся он в догадках.

— Не смотри так на это, — сказала она, расчесывая ему бороду. — Так надо.

— Но объясни! — не удержался Иван.

— Как-нибудь потом.

— И это нельзя снять?

— Нет.

Причесав его, она поднялась на ноги и позвала с собой.

— Я покажу тебе комнату притчей моего отца. Так я назвала ее, и думаю, что тебе она понравится.

Они прошли небольшой коридорчик и оказались в квадратной комнатенке с песчаным полом и волнообразным голубым потолком. Правый угол был уставлен подушками, у открытого окна небольшой столик, и рядом с ним два мягких кресла, спинки которых удобно изогнуты. Цветов в отличие от других помещений здесь не было.

Они сели, и Афобия заломила на своей фиолетовой розе два лепестка. Тотчас на стенах зажглись слова. Это были Соломоновы притчи на русском языке:

Не соревнуй человеку, поступающему насильственно,

и не избирай ни одного из путей его.

Человек, сбившийся с пути разума,

водворится в собрании мертвецов.

Иван даже вскочил от неожиданности. Соломон был его любимым ветхозаветным писателем. Когда-то он знал наизусть всю "Песнь песней" и часто с большим наслаждением погружался в Премудрости. Но к Притчам относился спокойно и даже с некоторой иронией. Однако теперь в нем проснулась врожденная жажда к мудрости, встрепенулась душа, истосковавшаяся по чувственной страсти к уму и мысли. Он всегда писал философскую лирику и был глубоко убежден, что создан лишь для нее и не для чего более. Обойдя стены с Притчами, Иван остановился перед Афобией. Глаза его светились.