Владимир Логинов - Ад криминала: Рассказы и очерки

В день отъезда к нему в самом центре города бросилась на грудь молодая женщина и разрыдалась:

— Здравствуй, дорогой мой Вася! Как хорошо, что ты наконец вернулся. Сколько я тебя ждала! Боже ты мой, как я по тебе изголодалась! Пойдем быстрее ко мне! Я тебя всего исцелую! У меня водка есть! У меня коньяк и шампанское есть! У меня для тебя все есть! Пойдем же скорее, Васенька!

— Не Вася я, — отвечал ей оторопелый Кузьма Иванович.

— Как — не Вася? — удивлялась красивая женщина, оглядывая его безумными глазами. Потом она облизала сухие губы и страстно продолжала: — Ну и неважно. Ты будешь Васей. Пойдем, мой Вася! Я хочу тебя!..

Когда Кузьма Иванович легонько отстранил ее, она тут же забыла о нем и бросилась к другому прохожему.

С тяжелыми думами вернулся тогда домой Лихачев. Но жене об этой женщине не рассказывал. Да и о многом еще. Наоборот, он подробно описал ей прилавки магазинов, где есть и красная рыба, и икра, и колбасы, что, впрочем, на самом деле соответствовало действительности, так как Магадан снабжался по первой категории. И Клавдия Петровна поверила и за судьбу сына как-то немного успокоилась. Но сам Кузьма Иванович жил с того дня в ощущении предстоящего страха: как бы не пришлось ему снова ехать в Маленький Париж к той груде трупов бичей, но на этот раз за любимым сыном…

Обо всем этом он вспоминал в очередной раз, взволнованно прохаживаясь вокруг поселковой школы в этот страшный "час покойника”. Но уже рассветало, и ночная прохлада понемногу отступала. Руки теперь не зябли, и, судя по всему, день обещал быть теплым и солнечным, поскольку ночь была звездной и безветренной.

Вернувшись домой, Кузьма Иванович проспал до одиннадцати. Потом помылся, побрился, помог Клавдии Петровне порубить смерзшиеся куски мяса и около часа дня был на станции.

Поезд пришел по расписанию. Еще издали он увидел сошедших на перрон худощавого Чудакова и грузного Ивана Затулигора, за руку которого держалась маленькая бойкая Акулина. Торопясь к ним, Кузьма Иванович поймал себя на мысли, что встреча может быть и последней — ведь десять лет назад, на его шестидесятилетие, друзей было семеро, а теперь только трое…

Оставив дорогих гостей дома, Кузьма Иванович взял большую хозяйственную сумку и побежал к двум часам в магазин, где работал единственный в поселке винный отдел. Едва переступив порог магазина, он почуял что-то неладное.

Несколько завсегдатаев толпились у прилавка и громко матерились, однако продавщица — намазанная распутная бабенка Галина — товар почему-то не отпускала. Когда Кузьма Иванович направился к ней, мужики расступились и стихли. В их страдающих взглядах он прочел надежду.

— Мне бутылку шампанского и три водки, — попросил Кузьма Иванович, протягивая Галине деньги.

— И больше ничего? — ухмыльнулась продавщица.

— Нет, — не понял юбиляр.

— А вот это не видели? — Галина поднесла к его глазам написанный на машинке листок. На нем значилось:

"Решение исполкома Новосоветского поселкового совета народных депутатов № 13/1 от…

По ходатайству женсовета поселка и в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР "Об усилении борьбы с пьянством", а так же в целях заботы о здоровье граждан и их семей, исполком поссовета решил:

§ 1. Перечисленным ниже лицам алкогольные напитки не продавать:

1. Лихачеву К. И…"

Кузьма Иванович оторопел.

— Здесь даже Объедков фигурирует, — съехидничала Галина.

— Почему даже? И что это за женсовет? Кто его председатель?

— Как — кто? Клеопатра Степановна.

— Да она что — с ума сошла?! Какое она право имеет — ходатайствовать?! Я — инвалид войны, кавалер трех орденов Славы! Да в конце концов мне сегодня семьдесят стукнуло! Друзья ко мне съехались. Неужели я с ними выпить не могу из-за какой-то… — тут он запнулся.

Галина молчала.

— Отвечай, Галина! Я тебя спрашиваю! — Кузьма Иванович покрылся багровыми пятнами, и сердце его бешено заколотилось.

— Да, наверное, можете, — отвела накрашенные ресницы продавщица, вспомнив, что когда-то была ученицей Кузьмы Ивановича и кое-как тянула на тройки. — Только вот вторым параграфом завмагу приписано: "Обеспечить неукоснительное выполнение настоящего решения. Предупредить завмага, что в случае невыполнения решения исполкома в к нему будут применены строгие меры" И мне сказано было, что уволят и к ответственности привлекут. А я из-за вас, алкашей, сидеть не собираюсь. Клеопатра такая, что и посадит. На хрен мне это нужно!

— Так!.. Где она? Где участковый? Где председатель поссовета?! — заметался по магазину Кузьма Иванович и тут же столкнулся в дверях и с участковым и с председателем поссовета Козловой, подругой Объедковой.

— Выведите его, — указала Козлова участковому.

Милиционер, мальчишка лет двадцати трех, взял Кузьму Ивановича под мышки и вынес на улицу.

— Общественность возражает, власть народная против, Указ правительства на этот счет вышел, а ты, старый хрен, лезешь, — с издевкой говорил старшина милиции. — Иди домой и спи, тебе ночью на дежурство. А то вот заловим тебя бухого в школе и в ЛТП отправим. Топай, топай, — он подтолкнул его коленкой под зад.

Кузьма Иванович едва не упал. В таких случаях, конечно, работает инстинкт самосохранения. Нынешние околоточные и постовые — ничуть не порядочнее российских будочников и квартальных прошлого века. Зашибут, не раздумывая, хоть в каждом участке, то бишь отделении милиции, и висит приказ министра внутренних дел о вежливом обращении с гражданами. Да толку, что висит!

Негодуя и чуть не плача от обиды, Кузьма Иванович сделал несколько шагов к дому, но потом, словно опомнившись, решительно повернул обратно. Однако до дверей магазина так и не дошел — побледнел и, схватившись за грудь, опустился на ступеньки.

Потребовалось часа полтора для того, чтобы старика с инфарктом миокарда поместили в больницу.

А тем временем в доме Лихачевых Акулина Николаевна жаловалась Клавдии Петровне:

— Прямо-таки беда с цим дилом. Раньше було, идэ мий Иван у баню, то я даю ему тры рубли. Вин и помыеця и малэньку возьмэ у бухвети. Уси знають, шо писля бани сам царь Петро Перший одежу продавав, а выпивав.

— Та ни царь, а Суворов, — поправил ее Иван.

— Ну, нехай Суворов. Яка разница. Дило ни в том хто, а як воно було. А шо теперичка? С мисяц назад, як раз перед нидилею пишов мий дид у баню. Так шо ж вы думаєте, Клавдия Петровна! Приповз у грязи, як свыня, у тры часа ночи. Перчаткив нема, шарфа махэрового нема! Не пойму, шо пропыв, шо потеряв. Я до його: дэ? чого? Мовчить. Я ж тоби пятерку давала! а вин: "Та хиба пятерка теперь гроши? Помывсь, одивсь, а бухвет описля Указу закрыли. У магазини тильки здорови бутылкы по двадцать одын карбованец. Ну, так вин перчатки за пьятерку отдав и в складчину ото "золота кольцо" купылы. А перчатки нови, я за них восемь карбованцив отдала. А потим и шарф махэровий дорогий. Та вин и забув: чи пропыв, чи потеряв… Прийшов писля бани, як свыня у грязи. Прийшлось мыть опять, та одежу стирать до утра. Подывылась я на цэ, подывылась, та и думаю: ни, Иван, горилку сама робыть буду — и гроши целы и дид у хати, при мэны. А воны еще и за горилку! Рыскать, як собаци, нюхать у сех перед хатами! Шо за жизня пошла! Ни свадьбы, ни поминок, люди справыть ни в состоянии. Та щэ цэны таки зробили. Нехай казенну сами и пьють!.. — Она помолчала. — И ничого не стыдно. И совести нема. Шо хотять, так воно и можно. А со старикамы? Воны же заслужили! Мий Иван казав, шо биз горилки у атаку ни йишлы. Дюже страшно. Тоди, значить, колы надо було за Родину та за Сталина — сами наливалы, а теперичка — ось вам дуля!