Фредрик Бакман - Мы против вас [litres]

Поэтому, когда в дверь постучали, коллега воодушевилась, решив, что кто-то из юристов, приходивших к ним на собеседование, явился сообщить, что передумал. Коллега радостно распахнула дверь. Но на пороге стоял муж Миры.

– Петер? Ты что здесь делаешь? – воскликнула Мира из глубины кабинета.

Петер сглотнул и вытер потные ладони о джинсы. Сегодня он надел белую рубашку и галстук.

– Я… вам, наверное, покажется глупым, но я прочитал в интернете… ну… сейчас на многих фирмах есть отдел HR. Или human resources – так, кажется. Там… занимаются набором сотрудников, развитием профессиональных компетенций, улучшением условий труда. Я…

Язык у него прилип к гортани. Коллега пыталась удержаться от смеха, но безуспешно; она подала Петеру стакан воды. Мира прошептала:

– Что ты хочешь сказать, любимый?

Петер взял себя в руки.

– Мне кажется, из меня получится неплохой эйчар. Это примерно как собрать команду. Организовать клуб. Я знаю, что у меня нет опыта, нужного для фирмы, но я… у меня есть другой опыт.

Коллега почесала голову:

– Прости, не понимаю. Петер, что ты делаешь ЗДЕСЬ? Ведь именно СЕЙЧАС «Бьорнстад» играет матч!

Петер снова вытер ладони о джинсы. Посмотрел Мире в глаза.

– Я уволился из «Бьорнстад-Хоккея». И пришел искать работу.

Мира, отчаянно моргая, долго смотрела на него. Обхватила себя за плечи, потом осторожно промокнула под глазами.

– Почему ты хочешь работать именно здесь? – прошептала она.

Петер выпрямился.

– Потому что я хочу, чтобы мы стали чем-то большим, чем муж и жена. Я хочу, чтобы мы сделали друг друга лучше.

Когда тем вечером две команды, красная и зеленая, выехали на лед, чтобы сразиться, на арене и на трибунах не хватало нескольких человек, чье присутствие все привыкли воспринимать как само собой разумеющееся. Но все остальные были здесь – из двух городов, из тысячи разных историй. И все же в ледовом дворце Бьорнстада стояла тишина. Сидячие трибуны были забиты, но никто не переговаривался, не хлопал, не кричал речовки. На одной стоячей трибуне теснились люди в зеленом, а посреди этой толпы застыли люди в черных куртках. Они не скандировали. Словно хотели, но не могли, словно легкие опустели, а голос кончился. И вдруг к потолку взлетела речовка. Их речовка.

Скандирование раздалось с противоположной стороны, с другой стоячей трибуны. Кричала красная группа поддержки. Фанаты Хеда с младых ногтей ненавидели «Бьорнстад-Хоккей» и завтра снова будут ненавидеть. Они не прекратят драться, мир не изменится, все останется как обычно.

Но сегодня, один-единственный раз, их печальные голоса почтительно запели песню врагов:

Один-единственный краткий знак уважения. Просто слова. Ледовый дворец замер так, как еще не замирал прежде и, как показалось в следующий миг, не замрет уже никогда. Сперва не было слышно ни звука, а потом не стало слышно вообще ничего. Только взрыв гордости и любви, когда целый город решил заявить всем, что он еще здесь, что он не прогнулся, что Бьорнстад по-прежнему против всех. Когда зеленая трибуна с черными куртками внутри все-таки распечатала глотку, скандирование раздалось с такой силой, что достигало неба. Чтобы Видар знал там, как нам тут его не хватает.

А потом мы стали делать то же, что и всегда… Играть в хоккей.

Мать подбросила Маю на железнодорожную станцию. Она подождала у входа, пока дочь поднимается по лестнице, медленно идет по перрону и наконец находит того, кого искала. Он сидел на скамейке.

– Беньи… – Мая не стала подходить к нему, она окликнула его, словно животное, которое боялась спугнуть.

Он удивленно поднял на нее глаза:

– Ты что здесь делаешь?

– Ищу тебя, – объяснила Мая.

– Как ты узнала, что я здесь?

– Сестры сказали.

Беньи улыбнулся. Какая хорошая улыбка.

– Ненадежный народ мои сестры.

– Да уж! – рассмеялась Мая.

Рукава куртки стали ей коротковаты. Мая вытянулась за этот год, а куртка и не заметила. На запястьях Маи виднелись две свежие татуировки. На одном гитара, на другом – ружье.

– Мне нравится, – кивнул Беньи.

– Спасибо. Куда поедешь?

Какое-то время Беньи раздумывал над ответом.

– Не знаю… куда-нибудь.

Мая кивнула. Протянула ему лист бумаги с коротким, написанным от руки текстом.

– Я поступила в музыкальную школу. Уезжаю в январе. Не знаю, вернешься ли ты до того, как я… вот, я просто хотела отдать тебе.

Пока Беньи читал, Мая уже пошла назад, к маминой машине. Дочитав, он крикнул ей вслед:

– МАЯ!

– ДА? – крикнула она в ответ.

– НЕ ПОЗВОЛЯЙ НИ ОДНОЙ СВОЛОЧИ ВИДЕТЬ, КАК ТЫ ПЛАЧЕШЬ!

Мая рассмеялась, в глазах у нее стояли слезы:

– НИ ЗА ЧТО, БЕНЬИ! НИ ЗА ЧТО!

Возможно, они никогда больше не увидятся, поэтому Мая перечислила для Беньи самое лучшее из того, что знала:

Завтра солнце опять взойдет над нашим городом. Как ни странно.

Одной девушке по имени Ана после долгих и глубоких копаний в себе все-таки удастся найти силы, чтобы жить дальше. Потому что такие, как она, находят их всегда. Через много месяцев, через много миль, в большом городе она примет участие в своих первых соревнованиях. В раздевалке Жанетт поцелует ее в лоб, Мая будет стоять рядом; она стукнет сжатыми кулаками по перчаткам Аны и шепнет: «Люблю тебя, кретинка». Ана печально улыбнется и ответит: «И я тебя, дебилка». Она сделала себе такие же татуировки на запястьях: гитара, ружье. Отец Аны будет стоять у дверей раздевалки. В очередной попытке завязать.

Когда Ана шагнет на ринг, чтобы встретиться с противницей, часть публики на трибуне встанет, как по команде. Эти люди ничего не станут кричать, но на всех будут черные куртки, и каждый, когда Ана посмотрит на них, на миг приложит руку к сердцу.

– Кто это? – поразится судья.

Ана сморгнет, глядя в потолок. Представит себе небо над крышей.

– Мои братья и сестры. Они не прогнутся, если я не прогнусь.

Когда начнется поединок, против Аны выйдет всего одна противница. Ну и что – выйди их хоть сотня – у этой сотни не было бы никаких шансов.

И взойдет солнце. Завтра оно тоже взойдет.

Юноша из Низины, по имени Амат, про которого все думали, что он слишком малорослый и слабый, чтобы стать настоящим хоккеистом, будет бегать вдоль дороги, пока не добежит до НХЛ. Он станет профи на льду, друг его детства, Закариас, из соседнего дома, станет профи за монитором. Иные девочки и мальчики, вместе с которыми они росли, пойдут по кривой дорожке, иные рано уйдут из жизни, но будут и такие, кто найдет свой путь. Путь к большой, гордой жизни. И никто из них не забудет, откуда они родом.