Эндрю Ридкер - Альтруисты

Маленькая девочка из встречной тележки сшибла коробку с полки напротив Артура, и к его ногам просыпались разноцветные шарики вздутых злаков. Девочка начала плакать, а ее мать (в ушах эти белые наушники-капельки, которые носят теперь все подряд) даже бровью не повела, просто пошла дальше. Артур остался стоять над рассыпанными шариками. Покачал головой. Ну нет, это уже слишком! Он развернулся и пошел прочь. Дети обойдутся.

Вечером он решил погулять. Зашагал на восток по Трасти-роу — череде нелепых дворцов, оштукатуренных палаццо и пряничных замков, выстроившихся вдоль Форест-парка. Он не сводил глаз с роскошных жилищ и думал о том, как нелепо они диссонируют друг с другом. И еще думал об обозримом будущем.

Однако прошлое не отпускало. За парком виднелись громадные здания больницы «Барнс-Джуиш», соединенные висячими переходами, — казалось, они пытаются встать поближе, тянут друг к другу руки.

Гордость за свой труд по преображению дома — и то была истинная гордость, исключительное чувство, которое дано испытать лишь тем, кто работает руками (Артуру это удавалось нечасто, ведь он, подобно коллегам и соседям, обретался в сияющих чистотой палатах разума), — все же не позволяла ему окончательно избавиться от сомнений по поводу своего плана.

План. А каков, собственно, план? Вот прилетят его дети в Сент-Луис — и что дальше?

Придется их как-то разделить. Поговорить с каждым тет-а-тет. Сперва с Итаном, заручиться его поддержкой. Затем — с Мэгги. Но как? Непонятно. Кто они вообще такие, его дети, чем живут? Итан вроде поселился в Бруклине и работает в консалтинговой фирме… С Мэгги Артур не разговаривал аж с самых похорон. Он ничего не знает о собственных детях. А значит, и доступа к их сердцам у него нет.

И все же они ему нужны. Еще несколько лет он как-нибудь да протянет, но с каждым семестром приближается пенсия (которая под вопросом) и смерть (которая неминуема). А тут еще декан пригласил на разговор… Что-то нужно делать.

А что, собственно? Будь Артур посмелее, он мог бы просто уйти — сбежать. Люди его поколения удирают от подобных проблем, как зайцы. Но если и бежать, то куда? Что с ним будет?

Так, ломая голову над сложившимся положением, Артур добрел до конца парка и очутился перед гостиницей «Чейз-парк-плаза». Стоя у подножия колоссальной пирамиды песочного цвета, этого монументального зиккурата джазовой эпохи, он вдруг понял, что страшно устал — прогулка заняла больше часа, — и зашагал обратно к Юниверсити-Сити.

— Тебе тут нравится?

— Тут — это где?

— Ну здесь, в этом доме. В Сент-Луисе. Не знаю. На Среднем Западе.

Мэгги сидела на кровати плечом к плечу с Франсин. Они пытались одолеть «Основы патопсихологии». До конца первой сессии оставалось еще два экзамена, один из которых был по маминой специальности. Мэгги пришла из общежития домой, чтобы задать Франсин несколько вопросов.

— А почему ты спрашиваешь? — удивилась мама. — Да еще таким тоном?

— Каким?

— Будто заключаешь каждое слово в кавычки. «Средний Запад».

— Ну, потому что это скорее идея, образ, нежели… нежели…

— Точка на карте.

— Да!

— Как «сердце страны».

— Да.

— «Исконная Америка».

— Да.

В этом воспоминании мамины непослушные кудряшки были собраны на затылке серебристой заколкой — того же сияющего цвета, что и любимые наручные часы, которые сейчас обнимали ее запястье. На той же руке она носила тонкие звенящие браслеты.

— Так почему ты спрашиваешь?

Мэгги потеребила мочку уха.

— Наверное, я бы не смогла вот так взять и все бросить ради другого человека.

— Тебе здесь не нравится?

— Да нет, почему. Здесь вся моя жизнь, я другого и не знаю…

— Но…

— Но мы не местные, не со «Среднего Запада», так ведь? Мы из «университетских».

— Отчасти ты права. Хотя я-то как раз родом отсюда, из «сердца страны».

— Ну да. Ты только не обижайся, но у вас с папой все друзья — профессора. И все они живут в Шуто-Плейс. И ты сама только что заключила «сердце страны» в кавычки.

Франсин улыбнулась:

— Я не обижаюсь.

— Да я, в общем-то, и не об этом спрашивала.

— А о чем?

— Я бы не смогла переехать ради кого-то.

— Ты очень независимая. Это здорово и достойно восхищения. И я буду рада приписать эту заслугу себе, если не возражаешь. Значит, я правильно тебя воспитала.

— Но ты -то переехала!

— В жизни всякое бывает.

— Почему ты согласилась?

— По многим причинам.

— Например?..

Франсин забарабанила пальцами по странице учебника:

— Например, когда люди говорят о том, что в браке необходимо быть гибким, уметь идти на компромиссы и приспосабливаться, то обычно они имеют в виду, что все это должна делать только одна сторона.

— То есть женщина.

— Безусловно, это почти всегда так.

— А папа что думает по этому поводу?

— По какому?

— Насчет переезда. Ты принесла в жертву карьеру. Его мучает совесть?

Франсин поправила волосы.

— Совесть мучает твоего папу по многим поводам, но переезд к ним не относится. Думаю, за это он себя не корит.

— А за что корит?

— Ну… Непросто быть амбициозным человеком. Когда ты амбициозен, а жизнь сложилась не так, как тебе грезилось… с этим трудно смириться.

— А что у него не сложилось? — Мэгги закрыла книгу. Психопатологии родного отца интересовали ее куда больше.

— Он горел одной идеей… Она стала смыслом его жизни. И отчасти — моей тоже. — Франсин вздохнула и покачала головой. — В юности меня больше всего тянуло к таким мужчинам. Которые чем-то горели.

— И чем он горел?

За окном спальни чистил перышки присевший на ветку кардинал. Закончив, он вспорхнул и улетел. Франсин проводила его взглядом.

— Ну… — Она откашлялась. — Что тебе известно о системе обработки отходов в странах Африки?

До того как Артур загорелся этой идеей, у него были только амбиции — и именно тогда он познакомился с Франсин Кляйн. Он нравился ей своей решительностью и напористостью (особенно когда он был решительным и напористым по отношению к ней). В Артуре она увидела живой и деятельный ум — такой, каким мечтала обладать сама. Суровый. Бескомпромиссный. Их отношения вышли на новый уровень после нескольких случаев с порвавшимся презервативом и пропущенной таблеткой; Судьба, эта еврейская бабушка, постоянно подталкивала их к рождению ребенка. К лету 1977-го они поселились в тесной двухкомнатной квартире на Кенмор-Сквер. До того как благодаря многомиллионному проекту по реновации города закрыли «Ратскеллер» и открыли «Барнс энд Ноубл» {27} 27 «Ратскеллер» — популярный бостонский рок-клуб, существовавший с 1974 по 1997 год, где на заре своей славы выступали такие группы, как Cars, Pixies, Police и Metallica. «Барнс энд Ноубл» — крупнейшая в США сеть книжных магазинов. , Кенмор-Сквер представлял из себя трущобы, по которым никто не стал бы скучать — дрянной квартал с закопченными ложками, грязными шприцами и метадоновыми клиниками на каждом шагу. Словом, прекрасное место для молодых и влюбленных.