Эндрю Ридкер - Альтруисты

— Дом? Артур, что ты такое говоришь? — Она расправила плечи и начала объяснять (а потом разжевывать) Артуру, что дом нужен ему для подстраховки. Это его способ не слишком связывать себя отношениями, держать одну ногу на берегу. Она не желает отказываться от карьеры в куда более интересном (уж будем честны) городе ради человека, готового выплачивать безумный кредит, лишь бы не связывать себя с такой (объективно) красивой женщиной в расцвете сил…

— Я буду готовить дом для нас.

Ульрика замолкла на полуслове:

— Что?

— Дай мне эту неделю. Позволь повидаться с детьми. А когда они уедут — переезжай ко мне.

— Надолго?

Артур перегнулся через стол:

— На все обозримое будущее.

Ульрика положила вилку — та культурно звякнула о край тарелки.

— На все обозримое будущее?.. Как это понимать?

— А как понимать твое «как понимать»? Скоро ко мне приедут дети. Они помогут с домом, а когда уедут, ты переселишься ко мне. Если захочешь.

Слова его не слушались — леммингами срывались с губ. Что угодно, лишь бы Ульрика не ушла. Что угодно, лишь бы не остаться одному.

— Рынок труда, Артур. Если я останусь в Сент-Луисе, то рискую упустить возможность…

— Знаю, знаю. Наука не для слабаков. В научных кругах все так непредсказуемо. Именно поэтому я говорю только об обозримом будущем. А необозримое… мы не можем его предсказать, так ведь?

— Я тебя не узнаю.

Ульрика была права. Необозримое будущее — от него не отмахнешься. Необозримое будущее было главным источником его тревог и чуть ли не единственной причиной, по которой он связался с Ульрикой. Артуру порой казалось, что вся его жизнь — одна сплошная попытка отсрочить неизбежное.

— Дай мне шанс. Прошу тебя. Там столько места. Прекрасные условия, не то что здесь. Очень уютно. Хороший район.

— Но моя жизнь — не здесь.

— А где?

— Везде! Берлин. Индиана. Я много где побывала.

— Не пора ли остепениться?

— Артур.

— Останься. Хотя бы ненадолго. Останься в Сент-Луисе. Тебе больше не придется жить в этой дыре. Больше никаких студентов, блюющих в коридоре. Будешь жить в настоящем доме на настоящей улице. Шуто-Плейс. Бывала там? Скорее всего, нет. А знаешь почему? Потому что это закрытый, охраняемый квартал, туда кого попало не пускают. Наш квартал!

— И дом принадлежит тебе?

— Да. Вроде того. Скоро он будет мой.

— Когда?

— После отъезда детей.

— Как так?

— Не забивай себе этим голову. Я все устрою. Обещаю.

— Даже не знаю.

— Подумай, сколько ты сэкономишь! Я знаю, как университет относится к своим сотрудникам. Переезжай ко мне — и тебе не придется платить за жилье ни гроша.

— Даже если я соглашусь, то не ради денег.

— Ну я же говорю: это бонус . Экономия — просто приятный бонус. Подумай об этом.

— Подумаю.

— Вот и славно. А теперь ешь семгу. Я же специально для тебя готовил.

На следующий день Артур впервые за много недель вернулся домой.

Его по-прежнему удивляло, что с 1996 года по 2013-й, год смерти Франсин, и потом еще несколько месяцев урывками, он жил здесь, здесь , в этом элегантном, самоуправляемом анклаве ученых, эстетов, переселенцев с Восточного побережья и людей, так или иначе связанных с университетом. На протяжении семнадцати лет его ноги ступали по мягким восточным коврам, а на ужин он лакомился кок-о-веном {24} 24 Кок-о-вен (фр. coq au vin, петух в вине) — классическое блюдо французской кухни из курятины, тушенной в вине. и запеченным картофелем фри марки «Ор-айда» (Франсин долго противилась этому сомнительному сочетанию, но в конечном итоге Артур победил). Семнадцать лет подряд он подолгу грелся в душе и ни разу не воспользовался одним полотенцем дважды (в крайнем случае он сперва прокручивал его в сушилке). О, комфорт! Лишь теперь, живя скромно и экономно — в соответствии со своими принципами, — Артур понял, насколько огромна была роль Франсин в создании этого комфорта. Два десятилетия подряд он пытался угодить и нашим, и вашим: ругал на чем свет стоит культуру потребления, но при этом с удовольствием пользовался материальными благами, которыми Франсин обеспечивала дом и семью. Без нее он бы не жил такой жизнью, не занимал бы этого дома.

Артур выключил двигатель и вышел на лужайку. Птичьи песни оглашали Шуто-Плейс. Он закрыл за собой дверь и зашагал по дорожке: ноги заново знакомились с особенностями ее топографии, с трещинками, колдобинками и прочими недоработками строителей. Артур замер над одуванчиками, вылезшими из трещины в плитке. Наклонился поближе. Зазубренные зеленые листья смотрели в небо, два желтых цветка чуть покачивались от его дыхания. Вполне простительно, попав в эдакую благословенную тишь, забыть на время об исторической подоплеке и социальном неравенстве и посвятить себя целиком разглядыванию сокровенных трещинок, пузырей и разрывов в родном асфальте.

Артур схватил сорняк, выдрал его с корнем и бросил в сторону.

Затем встал, потянулся и окинул взглядом свой дворик. Нахмурившись, взял в гараже совок, подобрал с лужайки отвердевший помет соседского гибридного пуделя и решительно швырнул его на соседский участок.

Кухня будто совсем не изменилась с тех пор, как он был здесь в последний раз: такая же чистая, почти стерильная. В морозильнике до сих пор хранился запас запеканок и кугеля для шивы {25} 25 Шива — в иудаизме основной период траура по усопшему, длящийся семь дней со дня похорон. Кугель — традиционное блюдо еврейской кухни, представляющее собой запеканку из лапши, которое может быть как основным блюдом, так и десертом (существует картофельный, мясной, свекольный, яблочный кугель и т. д.). (это блюдо, по мнению Артура, следовало предать вечной мерзлоте). На дверце холодильника по-прежнему висели вырезки из газет и детский рисунок Итана. Пересмотренная и дополненная пирамида здорового питания от Министерства сельского хозяйства США. И графическая схема, которую нашла и повесила сюда Франсин:

Лишь гнилые манго и груши в проволочной корзинке да вьющийся над ними мушиный рой говорили о том, что в доме никто не живет.

Артур пропылесосил гостиную. Опустошил мышеловки — выкинул трупики в кусты на заднем дворе. Побрызгал нашатырем с лимонной отдушкой на все окна и бережно их вытер (начал с кухни и постепенно обошел весь дом). От ковролина в подвале еще попахивало дымом после пожара, но это даже могло сыграть Артуру на руку: обонятельные луковицы находятся рядом с участками мозга, отвечающими за память и эмоции. Приводя в порядок комнаты Итана и Мэгги, он случайно дотронулся до лица перепачканными дезинфицирующим средством пальцами — из глаз, затуманивая зрение, хлынули химические слезы.