Эндрю Ридкер - Альтруисты

Сегодня, впервые очутившись дома после похорон, Итан (изрядно подвыпивший) наконец почувствовал, что готов. Теперь все будет иначе. Теперь он доведет дело до конца.

Итан глотнул еще водки.

И еще.

Прижавшись спиной к бару, он сполз на пол. Посидел там немного, глядя на дверь в бывший мамин кабинет. «ДОКТОР ФРАНСИН АЛЬТЕР. СЕМЕЙНЫЙ ПСИХОЛОГ». Именно здесь Итан впервые услышал слова «дистимическая депрессия», «паническое расстройство» и «тревожный невроз», а впоследствии осознал (с растущей паникой и тревогой), что все эти термины — про него. Именно здесь, в коридоре, происходило становление его личности. Он взрослел, подслушивая маминых пациентов — их было слышно, несмотря на звукоизоляцию, особенно если посильнее прижаться ухом к двери. От супругов, которые ни на минуту не расставались, он узнал о важности границ. От женщины, которая без конца изменяла мужу, он узнал, что такое предательство. А ее муж, пытавшийся из последних сил спасти брак, продемонстрировал, что значит уметь прощать и закрывать глаза на очевидное. Одна пара — Пфеферы, постоянные клиенты Франсин, — особенно много дала Итану. Сами того не ведая, они научили его идти на компромиссы (когда, например, речь зашла о количестве детей), скорбеть (когда Джерри Пфефер умер от инсульта), справляться с ужасами полномасштабной депрессии (когда Лорен осталась одна).

Итан глазел на табличку. «ФРАНСИН АЛЬТЕР». На самом деле никаких слов на двери не было. Буквы представляли собой пустоты, выгравированные лазером в — или на — металле. Выемки. Углубления. «СЕМЕЙНЫЙ ПСИХОЛОГ». Буквы были лишь иллюзией: контуры им придавало отсутствие материала.

— Угостишь?

Итан испуганно вскинул голову. Над ним стояла, глазея на водку, его сестра.

— А то! — ответил Итан. — Гадость ужасная.

Мэгги нагнулась, взяла у него чекушку и осторожно глотнула.

— Фу. Буэ. Кошмар.

— Я предупреждал.

— Польская картофельная водка?

Итан уставился в пустоту:

— Почему бы и нет? Своеобразная дань уважения нашим предкам.

Она села рядом и понюхала горлышко:

— Мы разве родом из Польши?

Итан забрал у нее чекушку:

— Не знаю. Запросто.

— Откуда-то оттуда.

— Из государств-сателлитов.

— Ага.

— Из тех мест, где у человека рождается комплекс преследования.

— Ага, ага. — Мэгги потянулась за чекушкой. — Странно быть дома, да?

Итан кивнул.

Мэгги хлебнула водки и поморщилась:

— Все стало каким-то другим. Сразу чувствуется, что мамы нет. Слишком чисто, и… какая-то странная чистота, да?

— Липовая.

— Все растения засохли, и пахнет «Уиндексом».

— Жуть, ага. Мне кажется, папа тут что-то менял, двигал. Точно не скажу…

— Менял, менял, это точно!

— И тишина ужасная.

— Вот именно! Тишина! Хотя ведь и мама никогда не была болтушкой.

— Фон создавала не она, — сказал Итан. — А ее пациенты. Люди, которые к ней приходили. В коридоре постоянно кто-нибудь ошивался.

— Да. Скучаю по тем временам.

— По гулу разговоров.

Мэгги сделала еще глоток.

— Полегче, может? — сказал Итан. — Голодный желудок и все такое.

Она прижала бутылку к груди:

— За мой желудок не волнуйся. Это не твоя забота, ясно?

— Ясно.

Мэгги ссутулилась:

— Думаешь, мама была хорошим психологом?

— Хм. — Итан громко выдохнул воздух через нос. — А это имеет значение?

— Нет, наверное. Просто хочется думать, что она была профи.

— Она знала подход к отцу. А это уже немало.

— И еще она была умная, правда?

— Да. Но какое это имеет значение?

— Я хочу запомнить ее умным и компетентным человеком, настоящим профессионалом. Теперь, когда ее не стало, она может быть какой угодно… И наш долг — запомнить ее правильно. Если не мы, то кто? Страшно ведь ошибиться. Какой мы ее запомним, такой она и будет, понимаешь? Нам нести это бремя. Я не хочу продешевить. Хочу, чтобы получилось объективно, а не так: «Вот кем была для меня мама». Хочу запомнить, какой она была на самом деле, а не только для нас. Но и обожествлять ее не хочется. Очень легко ошибиться, когда пытаешься описать человека. Я много об этом думаю.

— Ты слишком загоняешься.

— Чья бы корова мычала.

— О’кей, о’кей, согласен.

— Ты никогда не рассказывал, почему ушел, — заметила Мэгги.

— Откуда?

— С работы.

— А. Вон ты про что. — Итан покачал головой. — Да просто не мое это было. Такая ответственность. К тому же в половине случаев меня привлекали, чтобы оправдать уже принятые решения. Они мной прикрывались.

— Я всегда говорила, что ты заслуживаешь большего.

— Дело не в этом, Мэгги. Я про другое.

Она поскребла водочную этикетку:

— По-моему, мы с тобой первый раз это делаем.

— Что?

— Пьем. Болтаем. Как взрослые.

— Да, наверное.

— Мне кажется, это папа виноват… Что мы так обособились. Я не говорю «стали независимыми», потому что независимость — это вроде как хорошо и папа даже молодец. Но он никогда не пытался нас подружить, сблизить .

— У нас слишком большая разница в возрасте.

— Я к тому, что нас вообще не учили общаться с другими людьми. Включая друг друга.

— Ты пытаешься повесить на отца всех собак.

— Но он же виноват!

— Почему?

— Просто виноват, и все. — Мэгги рыгнула.

Итан засмеялся:

— Тебе точно хватит.

Мэгги поставила полупустую чекушку на кружок лунного света на полу. Они еще немного посидели рядом. Водка щекотала желудок. Из спальни, текстурируя тишину, доносился скрипучий храп Артура, а Итан и Мэгги смотрели на медную табличку с маминым именем.

— Хочу украсть тебя на денек.

Утро субботы. Итан сидел за кухонным островом напротив отца. Между ними стояло блюдо с шоколадными мини-пончиками «Донетт» и пакет грейпфрутового сока: Артур в последний момент смотался на заправку «Сёркл-кей» на бульваре Дельмар и впопыхах, с осознанностью, какую в вопросах питания проявляли охотники-собиратели эпохи палеолита, закупил там странной еды.

Похмельный Итан ответил:

— Хорошо.

Значит, к Чарли придется наведаться завтра.

Он посмотрел на свой откушенный мини-пончик и проклял себя за хроническую уступчивость. Почему он всегда так рабски послушен с отцом? Почему не может постоять за себя?

Итан сделал глубокий живительный вдох. В общем-то, побыть наедине с отцом будет даже полезно. Можно наконец поднять щекотливую тему: попросить денег в долг. Тема действительно деликатная, ведь мать завещала Итану крупную сумму… А что, в конце концов, может сделать Артур? Не откажет же он своему старшему ребенку и единственному сыну!

Итан знал, зачем ему нужен отец, а вот зачем он понадобился отцу? Впрочем, не важно: он просто ему нужен и это уже хорошо. Итан допил сок, представляя, как тот очистительным потоком проходит сквозь его тело и смывает стресс, тошноту, похмелье, а затем вышел на улицу и сел в машину.