Эндрю Ридкер - Альтруисты

Одиночество стало единственным излишеством, на которое у Франсин не хватало ни эмоциональных, ни материальных ресурсов. Она скучала по Артуру — искренне скучала, — но в одиночку ей было не потянуть аренду квартиры: аспирантской стипендии с трудом хватало на жизнь.

Франсин попыталась сдать кому-нибудь вторую спальню, где у них с Артуром раньше был кабинет, и развесила по Кенмор-Сквер соответствующие объявления. Целую неделю, которой, казалось, не будет конца, ее квартира полнилась нервными панками, марафонцами, ирландскими католиками, фанатами «Ред Сокс», без пяти минут студентами, художниками с Форт-Пойнта и гроссмейстерами с Гарвард-Сквер. Ни один из кандидатов не понравился Франсин, все были какие-то не такие: слишком наглые, слишком напористые, слишком ненадежные. Пожилая женщина шестидесяти лет спросила, куда можно поставить ее коллекцию фарфоровых сов. Объективно красивый юноша с характерной южной самонадеянностью сообщил, что в целях экономии места готов разделить постель с Франсин. Когда она уже смирилась с мыслью, что будет платить за квартиру одна и весь год питаться консервами, ей подвернулась девушка, которая в лестном свете ее отчаяния выглядела практически идеальной соседкой.

У идеальной соседки была простодушная улыбка, широко расставленные глаза, а самое главное — поручители. Марла Блох тоже оказалась будущим психологом, как и Франсин, но только начинала учебу в аспирантуре. Обе приехали из Огайо. Марла родилась в Цинциннати и — поразительно! — ни капли не стыдилась своей малой родины. Она открыто признавалась, что ее обескураживают новоанглийские зимы, дурные манеры бостонцев и вся аспирантура в целом. Она облекала в слова мысли, которые Франсин никогда бы не посмела озвучить, дабы не утратить поверхностный восточно-побережный лоск: «Ну и книга — чувствую себя тупицей!», «Как приятно встретить землячку!» или: «Я не знаю, как пишется „амигдала“!» Причем она ведь была права: книги им задавали действительно зубодробительные, среднезападные манеры Марлы очень радовали, а латинское название крошечной миндалевидной области мозга в самом деле представляло из себя орфографическую загадку, — но Франсин давно научилась не говорить о таких вещах вслух. Марла Блох говорила что в голову взбредет — без малейших стеснений резала правду-матку, и ее раскованность приятно напоминала Франсин о доме.

Марла выписала чек на предъявителя для оплаты коммунальных услуг, и девушки пожали друг другу руки.

Если Артур даже Норт-Энд считал заманиловкой для туристов, то Марла в первый же день повесила на холодильник список — настоящий список — десяти достопримечательностей, которые ей хотелось посетить за время учебы в аспирантуре. Увидев его, Франсин захихикала.

— Ой, прости! — опомнилась она. — Что это со мной?!

— Тебя насмешил мой список, — растерянно сказала Марла.

— Нет-нет, прости, пожалуйста. Список отличный, давай прямо сейчас выберем какой-нибудь пункт!

— Но что в нем смешного?

— Я не хотела смеяться, честное слово. Просто подумала, что бы сказал на это мой парень.

— Что?

Франсин с трудом удержалась от едкого комментария:

— Ничего. Он бы оценил. Ну все, давай сходим в Старый Капитолий. Я там никогда не была!

С искренней и жизнерадостной Марлой Франсин открыла для себя Бостон. Новая соседка без всякого стыда ходила по улицам города с картой в руках и спрашивала у местных дорогу. В отличие от Артура, она не жалела денег на входные билеты в музеи и церкви. А когда слишком близко наклонялась к картине или входила в церковь посреди службы, то тут же смеялась над собой — подразумевая, что не очень-то ей и стыдно. Франсин считала, что за таким поведением кроется бездна немудрящего самоуважения.

Марла была болтушкой. Но болтала она не так, как мать Франсин — словно бы пытаясь прикончить тишину, пока та не прикончила ее. Нет, она болтала, чтобы скоротать время. Просто говорила обо всем, что приходило в голову. А в голову ей приходил главным образом секс. Она рассказывала, как сохла по парню из школы, с которым у нее были «шуры-муры миллион лет назад». Как они «отрывались в постели», и какой у него был «большой», и какие чувства он в ней будил. Эта смесь откровенности и ребячества совершенно сбивала Франсин с толку. В Уэллсли секс носил политический характер, эдакий феминистский уклон. Артур предпочитал заниматься сексом — с толком и удовольствием, — нежели говорить о нем. А жизнерадостная Марла Блох готова была часами болтать на эту тему, и скудный запас эвфемизмов ей ничуть не мешал.

Франсин хотела бы вовсе забыть о сексе, пока Артура нет рядом. Целиком посвятить себя научной деятельности и воздержанию. Но Марла жаждала говорить. «Трепаться» о «мальчиках». Не раз, распив на пару с соседкой бутылку игристого, Франсин ложилась спать с мыслью, что эта девушка не так проста, как кажется. Надо быть с ней начеку.

Тем временем Артур потихоньку ее покидал.

Франсин начала его забывать. Сначала забыла рот: представляя лицо любимого, она видела только верхнюю часть, а нижнюю как будто стерли ластиком. Его глаза из светло-карих превратились в темные, а ведь они были именно светлые — проницательные, нервозно-карие. Лишь когда от нее начал ускользать нос Артура — превращаясь в идею носа, схематичную черточку, — Франсин осознала, что и его уши — закругленные или заостренные? мочки сросшиеся или свободные? — тоже незаметно испарились из ее памяти.

Но все-таки. В отсутствие Артура и даже сколько-нибудь четкого образа Артура ее любовь к нему крепла. Франсин очень тосковала. И размытый образ любимого даже ей нравился — он был еще лучше самого человека.

После сессии Марла устроила вечеринку. Со всего потока ей одной хватило простодушия это сделать. «Хочу погулять от души, как в Огайо», — сказала она. Какое-то время Марла обдумывала тему мероприятия и наконец попросила Франсин отксерить готовые приглашения.

Сердечно приглашаем

На первую ежегодную вечеринку Марлы Блох

Тема: обнаженка по Фрейду

Дресс-код: только нижнее белье

Нет рубашек, туфель, брюк — нет проблем!

Приводите друзей и любимых

— Марла, это бред, — сказала Франсин. — Никто не придет на… бельевую вечеринку!

— Ошибаешься!

— Тебе не кажется, что нам уже… поздновато? Мне двадцать девять, а Дэвиду из нашей группы вообще сорок !

— Нет, людям как раз такого и не хватает.

— У него и дети есть.

Марла накрутила на палец кудряшку Франсин.

— Фрэн, — многозначительно прошептала она, — милая, невинная Фрэн! Послушай меня. Мы — девушки. И мы даем другим девушкам и парням возможность увидеть друг друга голышом. Увидеть чужие тела . Поверь мне: это будет успех.