Валерий Верхоглядов - Соло для одного

— Куда навострился? — спросила тетя.

— Сгоняю на Шую, порыбачу там. Завтра к вечеру вернусь.

В этом не было ничего необычного.

За Шуей на развилке я повернул в сторону Риутавары.

Младшая сестра Салисы оказалась девочкой-подростком; чернявая, тощая дылда, она мне не понравилась, а вот старшая, Фаина, действительно была красавица. Я сказал, что еду на рыбалку и заглянул просто по пути. Мы попили чаю и до глубокого вечера проиграли в подкидного дурака. Спать меня положили на сеновале. В хлеву тяжело по-бабьи вздыхала корова, возились куры на насесте, я все ждал чего-то удивительного и необычного, но так и уснул, не дождавшись. Утром Салиса ушла как бы по делам, наверное, она стеснялась столь юного ухажера, так что провожала меня в дорогу Фаина. Я молча катил велосипед, а она так же молча шла рядом. Мы вышли на околицу.

— Поеду, — сказал я.

— Поезжай, — рассеянно уронила Фаина. Она думала о чем-то своем.

— Поцелуй меня, — попросил я.

Она рассмеялась, чмокнула меня в губы и погладила ладонью по щеке — семейное это у них, что ли?

— Ты станешь видным парнем, — сказала Фаина. — Девушки будут страдать и плакать по ночам, а Салиску забудь и сюда больше не приезжай.

Тем и закончилась моя поездка, от которой сам не знаю, чего ожидал. Но именно она удивительным образом освободила меня от воспоминаний о первой несчастной любви, и я перестал мечтать о Лиле.

По пути из Риутовары завернул к Шуе. У плотины за пару часов надергал полную торбочку окушков и покатил домой — с рыбалкой дело обстояло намного удачнее.

В пятнадцать лет я уже постоянно заглядывался на девочек. Это было самое безнадежное занятие из всех, которые можно только представить, потому что малолетки ни меня, ни моих друзей не интересовали, сверстницы же смотрели на нас как на дефективных и обращали свое благосклонное внимание только на парней постарше. Да, мы ходили с одноклассницами на каток, тискали их, катаясь с ледяных гор, но на этом ухаживание и заканчивалось.

Нанятый Ильей Севастьяновичем тихий пьяница Володька был халтурщик божьей милостью. Дед каждый месяц отдавал ему свою пенсию. Поскольку иных заработков у Володьки не имелось, то он, как мог, затягивал работу, нагородил много лишнего, но не сделал необходимого. В результате дом получился жутко холодный. От пола тянуло сырой землей, из-под окон дуло, а на голову постоянно что-то сыпалось.

Если браться за все сразу, получится обычное социалистическое строительство. Стены и подоконники я решил переделать будущей весной с наступлением устойчивых погожих дней, а сейчас заняться чердаком, куда через щели рассохшегося потолка высвистывало драгоценное тепло.

Принес пятнадцатиметровый отрезок двужильного провода и для начала соорудил переноску-времянку. Когда близ печной трубы засияла двухсотсвечовая электрическая лампочка, я заметил, что у чердачного люка нарисована черным фломастером большая буква «ф».

Что она обозначала?

Фасад? Фронтон? Знак бесконечности, перечеркнутый твердой линией партийного руководства? А может, это был тайный знак-фетиш, своеобразный маяк, который помогал Володьке ориентироваться в чердачных просторах? Или форпост враждебных сил, привидевшийся в его похмельном воображении? Ферулой бы этого фалалея да по фаллосу!

Флибустьеры под фанеру фальсифицировали фанданго. Философы, факиры, фелюжники, фотографы, филателисты, франкисты, фигуристки, феминистки и прочие фанатики флегматично фрондировали, а фараоны фасонисто фасовали фасоль.

«Фот федь фигня», — сказал я с немецким акцентом и стал выбрасывать с чердака все лишнее. Потом убрал под метлу строительный мусор — стружки, опилки, обломки кирпича, соскоблил кляксы засохшего бетонного раствора. По чистому полу раскатал пергамин, прищелкнул его степлером к доскам, после чего начал выкраивать из рулона утеплителя под названием «урса» необходимые пластины. Работа несложная: отмеряешь по двум отметинам нужную длину, прикладываешь рейку и по ней ножом — вжик. Так я отмерял да вжикал, отмерял да вжикал и все дудел-турурукал привязавшуюся песенку о бабьем лете.

Разложив утеплитель, я стал по балкам настилать чердачный пол. Здесь в дело пошло все: и стены разобранного прошлым летом курятника, и посеревшие от времени обрезки досок, лежавшие в сарае, и даже горбыль, завезенный на дрова.

Когда в очередной раз поднимал в отверстие люка уже распиленную в размер пачку стройматериала и на глаза опять попалась черная буква «ф», я догадался, на что намекает этот подбоченившийся ферт.

Ведь он же впрямую указывал на мое юношеское прозвище «Фитиль».

Факт!

К десятому классу я неплохо подрос. Был длинный и тощий. Тогда я тоже, как и сейчас, коротко стригся, почти под ноль, и поэтому выглядел лопоухим, что хорошо видно на старых фотографиях. Ходил в черном свитере тонкой вязки и синих джинсах, которые еще не вошли в моду и поэтому задешево продавались в магазине «Рабочая одежда».

К этому времени почти все мои друзья успели приобрести некоторый сексуальный опыт, а Костя Прончатов даже дважды подцепить специфических насекомых, я же все еще пребывал в сиротском состоянии девственности.

— Напрасно в школе учишься, — ёрничал Санька Климов, — не дадут тебе аттестат зрелости, не созрел пока до столь серьезного документа.

Хуже, чем у меня, дела на эротическом фронте обстояли разве что у Серёги Рюхина — у него даже волосы на груди не росли, поэтому он стеснялся посещать общую баню и лет до тридцати не понимал притягательной силы душистого веника и жаркой парной.

Что касается умственного развития, то я, как представляется, ей-богу был не хуже своих сверстников: мог и умную беседу поддержать или стишок какой прочитать, немного разбирался в живописи, стараясь понять классическую музыку, часто покупал, а значит, и регулярно слушал грампластинки. И вообще я тогда довольно серьезно готовился стать журналистом и поэтому каждый вечер пропадал в публичке, где читал произведения признанных мастеров и знакомился с публикуемой в журналах прозой.

Но никак не удавалось заманить какую-нибудь девчушку к себе в койку. Возможно, не там искал?

Ошиблась ворожея Фаина — никто не плакал по мне в ночной тиши.

Лишенный практики, я жадно глазел на репродукции Тициана и Рафаэля, Боттичелли и Бронзино, Энгра и Мане, Курбе и Сустриса, Бугро и Вегелина… Думал, как это у меня произойдет? Должно же: если не завтра, то обязательно послезавтра, — но эротические сны почему-то не снились. Может, потому, что недостаточно ярко представлял подробности?

Чтобы как-то отличаться от сверстников, я записался в парашютную секцию, несколько месяцев слушал теорию и учился укладывать основной и запасной купола. Когда наступила пора показать на деле все, чему учили многоопытные инструкторы, нас привезли в Деревянное, где на взлетной полосе уже прогревал мотор учебный «кукурузник». Мой вид чем-то не понравился врачу, она попросила расстегнуть манжет комбинезона, закатала рукав, измерила кровяное давление — оно зашкаливало: вероятно, переволновался. Меня отстранили от прыжков.