Александр Дюдин - Сестры

Окружающие уважали, любили его, она видела это по их радушным улыбкам, обращенным к нему. Со всеми Сергей был весел и приветлив, кроме нее. Живя рядом с ним, она не знала его. Муж был для нее загадкой. «Что скрывается за этой молчаливой сдержанностью? Глубина чувств или пустота? – уже сомневалась Валя. – О чем думает? Что переживает? Чего хочет от нее?» «От тебя ничего, – пожимал плечами Сергей, когда Валя спрашивала его об этом. – Всё нормально».

– Ты меня любишь? – допытывалась она. Он отмалчивался. Ни да, ни нет. Думай, как хочешь. Раз в неделю целовал ее, были близки, но как-то безрадостно. Ей казалось, и для нее, и для него. Валя старалась предупредить каждое его желание, муж не замечал этого. И все-таки она очень хотела его любви, и чтоб смотрел он на нее тепло и нежно, как тогда, когда пел. Это стало заветной ее мечтой. Но Сергей оставался по-прежнему замкнутым и властно неприступным.

…А тут еще сердце томили воспоминания мелких обид вчерашнего дня. Накануне вечером, свекровь с упреком говорила:

– Тебя не было, мне пачки масла на неделю хватало, а сейчас день-два пройдет – ее нет!

– Я не ем масла, – густо покраснев, ответила Валя.

– Куда же оно девается? – повысила голос свекровь.

– Не знаю, – не поднимая головы, возразила Валя. Она действительно не брала его.

– А Сергей не шлет денег и ничего не пишет, – продолжала мрачно Клавдия Никифоровна, – видно, не шибко о тебе печется. – Слова попали в больное место.

– За что вы меня ненавидите? – подняла на нее слегка косившие глаза Валя.

– А за что мне тебя любить? Женила на себе Сергея. Я мечтала, что он окончит институт, поможет девчонок выучить, а он, вишь, как распорядился! И всё ты! Да еще прикатила без копейки, на что рассчитывала? Кто тебе здесь обязан? Нашла миллионщиков!

Жили они действительно бедно. Валя всегда была голодной, стесняясь есть под сердитым взглядом свекрови. Перед глазами встала Клавдия Никифоровна. Злоба в каждой морщинке ее длинных мясистых щек, свисающих на шею. Даже нос, грушей возвышаясь, казалось, угрожал. Глаза злыми мышатами выглядывали из водянистых мешочков век.

– Что он в тебе нашел? Кости одни! – кривила она мокрый рот. Валя посмотрела на нее исподлобья. Чуть вздрогнули уголки губ в улыбке.

– Федор Николаевич тоже что-то нашел в вас?

– У меня хоть мясо было! Да и силушка была! Я одной рукой мешок пшеницы поднимала! Поженились, мне восемнадцать, а ему шестнадцать лет. Играть начнем, я его поперек живота схвачу и перекину через плечо. Шмякнула этак раза два – бояться стал: зашибу ненароком до смерти! – самодовольно засмеялась. Заколыхались дряблые мешки грудей под белой кофточкой. Колыхался большой обвислый живот под черной юбкой. Валя думала, что таких людей давно нет, ушли в прошлое, оказывается, еще есть.

«Сейчас приду, надо воды натаскать, – переключила она свои мысли, – колонка под крутой горой, далеко, тяжело носить. Воды много надо: и пеленки выстирать, выполоскать, полы помыть, помыться. Ведер десять уходит каждый день. Как есть хочется!» – она шла мимо хлебного магазина, вкусно пахло теплым свежеиспеченным хлебом. Даже голова закружилась.

Клавдия Никифоровна сидела с соседками возле подъезда, держала Мишутку подмышками. В одной распашонке, он перебирал голыми розовыми ногами, становясь на ее колени пальцами. Тянул трепетавшие, словно на пружинках, ручонки к матери, широко открыв в улыбке беззубый рот. Ребенок так радостно стремился к ней, что, казалось, вот-вот выскользнет из рук свекрови.

– Хороший мой, проголодался, – ласково подхватила его Валя.

– Там борщ на плите, ешь, да Федору Николаевичу оставь, а то слопаешь все. Знаю я тебя! – крикнула свекровь ей вдогонку под смех женщин. Жаром стыда вспыхнули щеки Вали. Сколько раз неудержимо хотелось взять ребенка и уехать, но каждый раз Валя останавливала себя. «Нельзя! Надо выдержать, надо закончить практику, окончить институт. С детства она мечтала стать врачом. И будет им, чего бы это ни стоило!» Она уже знала эту радость, когда входила в белом халате в палату и благодарные глаза больных тянулись к ней. Ради этого можно потерпеть укоры свекрови. Всё это мелочи жизни, пусть неприятные, но все-таки мелочи.

Свекор – совсем другой человек, мягкий, добрый. Он, правда, боится своей супруги. Никогда не связывается, помалкивает, хотя часто и не согласен с ней.

Валя кормила Мишутку грудью. Он, захлебываясь, жадно сосал. Молока накопилось много за день в каменной до боли груди. Валя ощущала приятное облегчение. Глаза ее потеплели. «Зато у меня есть сын, – подумала с нежностью, – это мое счастье!»

«И у сыночка парочка синих, Удивительных папиных глаз» – прозвучали в голове слова песни.

– Не торопись, – Валя ласково теребила щеку ребенка. Он заулыбался, и молоко полилось из уголка рта.

– Ничего, – говорила ему Валя, как будто малыш мог ее понять, – половину срока прожили, и ничего, живы. Еще два месяца – и поедем домой. Может быть, завтра папка денег пришлет. Вот тогда заживем! – Мишутка снова заулыбался, словно понял ее и тоже обрадовался.

Тяжелых больных не было. Валя сделала обход, выслушивая у больных легкие, сердце, прощупывая печень. Осталась довольна: у всех дела шли на поправку.

Подробно расспросила, осмотрела вновь поступивших больных, записала в историю болезни. Один больной озадачил ее. Жалобы на боли в желудке и кровавую рвоту. «Что это? Язва желудка или заболевание селезенки? Может быть, печени? Надо подробно обследовать».

Мысли вернулись к началу дня. Сегодня чуть не опоздала на работу Анна Васильевна. Сейчас, после Указа «Об опозданиях и прогулах», за опоздание судили, увольняли с работы. Все врачи собрались в ординаторской, ждали ее, волновались, не могли работать. У Вали, казалось, сердце, как часы, отстукивало каждую секунду. Словно большая птица мелькнула в окне и задохнувшаяся от бега, в синем распахнутом плаще, под которым была видна ночная сорочка, на пороге появилась Анна Васильевна. Прислонилась к косяку и навзрыд заплакала. Часы пробили девять. Все облегченно вздохнули. Успела. «Опять перегиб, – думала Валя, – не знает наше местное начальство разумной достаточности». Обязательно переусердствует. «Научи дурака богу молиться, он и лоб расшибет». Так было с коллективизацией, когда с револьвером загоняли в колхоз, и с указом о мелких кражах – за горсть зерна давали пять лет лишения свободы. А теперь вот судят за опоздание. Конечно, опять вмешается ЦК партии, и дело выправят, но сколько нервотрепки уже переживут люди. С досадой встала, сняла халат. На кормление сына не ходила, до дома далеко. Один раз свекровь подкармливала Мишутку манной кашей. С работы уходила на час раньше.