Джоди Пиколт - Девятнадцать минут [litres]

– Да, – согласилась Иветт и, покачав головой, добавила: – Была.

– Она знала Питера Хоутона?

– Нет, они учились в разных классах, совместных занятий не посещали. – Иветт до боли надавила пальцем на серебристую рамку фотографии. – Сейчас многие говорят, что у Питера Хоутона не было друзей, что его травили… На самом деле это у моей дочери не было друзей, это ее травили, причем постоянно. Это она чувствовала себя на обочине жизни, потому что ее действительно туда отбросили. А Питер Хоутон, которого все предпочитают воспринимать как отверженного страдальца, на самом деле никакой не страдалец. Он просто зло. – Иветт опустила глаза и, глядя на фотографию дочери, продолжила: – В отделении полиции мне сказали, что Кейтлин умерла первой. Она не успела понять, что происходит, а значит, не страдала.

– Наверное, вам было до некоторой степени утешительно это слышать, – сочувственно произнесла продюсер.

– Да. Но потом я пообщалась с родителями других погибших. Выяснилось, что психолог всем так говорила. – Иветт подняла мокрые от слез глаза: – Но ведь все ребята не могли быть первыми!

После трагедии на семьи погибших и пострадавших посыпались подарки: деньги, подносы с запеканками, помощь в уходе за младшими детьми, соболезнования. Отец Кейтлин Харви утром обнаружил, что какой-то добрый самаритянин уже очистил подъездную дорожку к его дому от последнего легкого весеннего снега, выпавшего ночью. Прихожане церкви, которую посещала семья Кортни Игнатио, обязались до июля месяца поочередно, по графику, приносить еду в дом погибшей или делать там уборку. Автозавод «Форд» подарил матери Джона Эберхарда микроавтобус, оборудованный для перевозки колясочников, чтобы помочь молодому человеку адаптироваться к жизни с параличом ног. Все раненые получили письма от президента: на плотных листах с эмблемой Белого дома он выражал восхищение их храбростью.

Если изначально наплыв журналистов воспринимался как подобие цунами, то постепенно к их присутствию в городе привыкли. Несколько дней помесив жидкую мартовскую грязь Новой Англии сапогами на высоком каблуке, репортеры купили себе клоги «Меррелл» и резиновые сапоги «Мак бутс». Вместо того чтобы, как в первые дни, приставать к администратору гостиницы с вопросом: «Почему у меня не ловит мобильный?» – они стали толпиться на парковке сотовой компании, где был хотя бы слабый сигнал, поскольку это самое возвышенное место в городе. Скопление представителей прессы, желающих получить хоть какую-то информацию, перед отделением полиции, зданием суда или кофейней уже давно никого не удивляло.

Каждый день в Стерлинге кого-нибудь хоронили.

Во время панихиды по Мэттью Ройстону церковь не смогла вместить всех скорбящих. Одноклассники погибшего, родственники и друзья семьи теснились на скамьях, в проходах и вдоль стен, стояли за дверями. Несколько ребят из школы пришли в зеленых фуфайках с цифрой 19 на груди – номером Мэтта в хоккейной команде.

Джози сидела рядом с матерью в одном из последних рядов, и тем не менее ей казалось, будто все на нее пялятся: то ли знают, что она девушка Мэтта, то ли видят ее насквозь.

– Блаженны плачущие, ибо они утешатся [12]  Евангелие от Матфея, 5: 4. , – сказал пастор.

Джози задрожала. Она плачущая? Когда оплакиваешь кого-то, это нормально, что дыра внутри тебя только расширяется при каждой твоей попытке ее заткнуть? А может быть, она, Джози, не имеет права считать себя плачущей, потому что не помнит того, о чем плачет? Мама наклонилось к ее уху:

– Мы уйдем, как только ты скажешь.

Раньше, то есть «до», Джози не знала саму себя, и это было тяжело. Но сейчас, «после», она и окружающих перестала узнавать. Люди, всегда ее игнорировавшие, вдруг начали обращаться к ней по имени. Глаза всех, кого она встречала, глядели жалостливо. Ну а самой чужой теперь казалась мать. Она напоминала бизнесмена-трудоголика, который, однажды чуть не сыграв в ящик, вдруг стал защитником окружающей среды. Джози предполагала, что отпроситься на похороны Мэтта будет очень непросто, но мама, как ни удивительно, сама предложила пойти.

Глупый мозгоправ, к которому ей, Джози, предстояло ходить очень долго, вероятно даже всю жизнь, постоянно долдонил о «примирении»: предполагалось, что с потерей человека нужно смириться, как мирятся с потерей любимой футболки или с поражением в спортивной игре. А еще предполагалось, что мама теперь должна вести себя как чокнутая гипертрофированно заботливая эмоциональная машина, которая, изображая хорошую мать (в своем представлении), постоянно спрашивает Джози, не нужно ли ей чего-нибудь (интересно, сколько чашек травяного чая поместится в человека, прежде чем он лопнет?). Джози каждый раз подмывало ответить: «Хочешь, чтобы мне стало лучше – возвращайся на работу». Тогда они обе могли бы делать вид, будто все идет по-прежнему. Ведь, в конце концов, именно мать научила Джози быть не тем, кем она являлась.

Перед алтарем стоял гроб. Джози его не видела, но знала, что он закрыт и что об этом ходят слухи. Ей было трудно представить себе Мэтта лежащим в черной лакированной коробке. Мэтта, который не дышит. Мэтта, в чьи вены вместо крови закачаны какие-то химикаты.

– Друзья! – возгласил пастор. – Над всеми нами, пришедшими сюда, чтобы почтить память Мэттью Карлтона Ройстона, Господь простирает благодатный покров Своей исцеляющей любви. Изливая наше горе, отпуская злобу и ощущая пустоту внутри, мы должны знать: Господь хранит нас.

В прошлогоднем учебнике по истории Древнего мира рассказывалось о погребальных традициях египтян. Мэтт обыкновенно готовился к урокам, только если Джози заставляла, но эта тема его увлекла. Он сидел и слушал, а Джози, положив голову ему на колени, вслух читала о том, как мозг фараона доставали через нос, как складывали в гробницу нужные для загробного мира вещи, как умерщвляли любимых животных, чтобы они продолжали служить хозяину. Мэтт прервал Джози и, положив ладонь ей на лоб, сказал: «А я, когда умру, возьму с собой тебя».

Пастор обвел взглядом собравшихся:

– Смерть любимого человека может потрясти нас до основания. Если же умирает тот, кто был юн и полон сил, боль утраты зачастую оказывается особенно острой. В такие минуты мы обращаемся за поддержкой к родным и друзьям. Нам нужен кто-то, на чьем плече мы могли бы поплакать. Кто-то, кто пойдет вместе с нами по дороге страдания. Мэтта не вернуть. Но мы должны утешаться, думая о том, что на Небесах он обрел покой, которого не ведал в жизни.

Мэтт не ходил в церковь, хотя его родители посещали воскресные службы, пытались и Мэтта заставить, но он этого терпеть не мог. Считал бездарной тратой выходного дня. Мол, даже если бы воскресенье действительно стоило проводить в компании Бога, то славить Его нужно было бы, разъезжая на джипе с открытым верхом или гоняя в хоккей на пруду, а не сидя в душном помещении с книжкой в руках.