Холли Ринглэнд - Потерянные цветы Элис Харт [litres]

Джун не отрывала глаз от дороги и крепко сжимала руль обеими руками, боясь того, что может произойти, если она глянет в сторону или ослабит хватку. Она не могла унять дрожь в руках и ногах. Ей бы помог только глоток виски из фляжки в боковом кармане. Но она не осмеливалась. Не сегодня. Не с ребенком в машине, сидящим так близко от нее, что она могла бы дотронуться до него, если бы протянула руку. Элис. Ее внучка, которую она никогда не видела. До сегодняшнего дня. Боковым зрением Джун рассматривала девочку, прижимавшую к груди книгу, словно только благодаря этой вещи ее сердце еще билось. Она согласилась с предложением медсестры сказать, что коробка книг была от ее бабушки. Очевидно, что Элис любила их настолько, что это было бы самым простым способом установить контакт между ними. Сейчас самое главное, чтобы Элис была защищена от любого стресса , – сказала медсестра.

Глядя со своего места на Элис, Джун размышляла, как нелепо было верить, будто ложь может сгладить ситуацию. Она упрекала себя за глупость. Им нужно было просто спокойно сесть и поговорить с ребенком, не болтая ей всякой чепухи . Привет, Элис, я Джун, твоя бабушка. Твой отец – мой… – Джун тряхнула головой, – был моим сыном, которого я не видела много-много лет. Я собираюсь отвезти тебя домой, где ты никогда больше не будешь чувствовать себя в опасности. Джун моргнула, чтобы сдержать слезы. Может быть, нужно было всего несколько слов. – Мне так жаль, Элис. Я должна была быть матерью получше. Мне очень, очень жаль .

Когда местная полиция постучала у входной двери в Торнфилде, Джун, прежде чем открыть им, скрылась в кладовке, чтобы отпить большой глоток виски из фляжки. Она впустила их, думая, что речь пойдет об одной из Цветов. Вместо этого они сняли шляпы и сообщили ей, что ее сын вместе с женой погибли в пожаре в их доме. Выжили дети – новорожденный сын и девятилетняя дочь. Обоим внукам Джун оказывали медицинскую помощь, а сама она значилась как ближайшая родственница. Она также должна узнать, что Клем был виновен в домашнем насилии над женой и дочерью, в этом уже нет никаких сомнений. После их ухода Джун едва успела добраться до туалета, прежде чем ее вырвало. Ее глубочайшие опасения насчет сына, которые она со страхом вынашивала годами, оказались правдой.

Стоило Джун взглянуть на Элис, как тошнота снова подкатила к горлу. Девочка была так похожа на Агнес. Растрепанные волосы, густые ресницы, пухлые губы и большие глаза, в глубине которых таились любопытство и жажда. Уязвимость была неотъемлемой частью их обеих, словно жизненно важный орган снаружи тела. Раз Элис выглядела как мать, не переняла ли она характер у отца? Была ли она похожа на Клема? Джун пока этого не знала. Молчание Элис вызывало у нее сильную тревогу. Селективный мутизм – распространенное явление у детей, переживающих глубокую травму , – успокаивала ее доктор Харрис, – обычно это не навсегда. С надлежащими поддержкой и уходом Элис снова начнет говорить, когда будет готова. До тех пор мы не узнаем, многое ли она помнит .

Джун крепче схватилась за руль, ее браслеты звякнули. Она посмотрела вниз на желтые цветочки, спрессованные в смоле; каждая подвеска висела на отдельном серебряном браслете. Во всех были одинаковые цветы. Каждый цветочек буддлеи имел пять немного отличающихся друг от друга желтых лепестков. Верхний лепесток каждого цветка венчало красное пятнышко, а в центре было по три тычинки, самая крупная из которых напоминала формой лодку. Джун смастерила браслеты специально для этого дня. Каждый раз, как они позвякивали на ее запястьях, они повторяли свое значение, как молитву. Второй шанс. Второй шанс. Второй шанс .

Элис тяжело задышала, вздрагивая во сне. Ее голова запрокинулась назад под опасным углом. Джун подумала было потянуться к ней и уложить ее по-другому, но вскоре Элис закашлялась и перевернулась сама.

Джун сосредоточилась на дороге. Сильнее надавила на педаль газа. Она надеялась, что, какие бы сны ни видел ребенок, они были спокойными.

Послеполуденный солнечный свет лился в кабину. Элис вздрогнула. Она не заметила, как уснула; слезы засохли в уголках глаз, шея затекла. Она села прямо и потянулась. Гарри лизнул ее руку. Она позволила ему это сделать: слишком устала, чтобы снова отпихивать его. Они уже ехали не по шоссе, а с шумом подскакивали на ухабистой проселочной дороге. На коленке образовался розовый кровоподтек в том месте, где она ударилась о ручку двери, когда грузовик подбросило на очередной колдобине. Элис тосковала по соленому морскому воздуху.

Джун открыла окно со своей стороны и высунула наружу загорелый локоть. Ее седеющие кудри мягко развевались на ветру. Элис рассматривала ее профиль. У Джун не было ничего общего с отцом, но она все равно казалась знакомой. Когда она убрала за ухо вьющийся локон, браслеты зазвенели на ее запястье. С каждого свисала маленькая подвеска с зажатым внутри желтым цветком. Она взглянула на Элис, а та замешкалась, не успев сразу притвориться спящей.

– Ты проснулась.

Зажмурившись, Элис разглядела сквозь дымку ресниц, что Джун улыбается и встряхивает браслетами на запястье.

– Они тебе нравятся? Я сама их сделала. Все эти цветы с моей фермы.

Элис отвернулась и посмотрела в окно.

– Каждый цветок – часть тайного языка. Когда я ношу какое-нибудь сочетание цветов, я будто бы пишу мой собственный секретный код, который может понять только тот, кто знает мой язык. Сегодня я решила носить цветы только одного вида.

У Элис дрогнул мускул на щеке. Джун снизила скорость, и браслеты отреагировали звоном.

– Хочешь узнать, что они значат? Я открою тебе секрет.

Элис проигнорировала ее, изо всех сил сосредоточившись на засохшем кусте, мимо которого они проехали. Ее желудок сжался, когда они миновали загон со скотом. Стрекотание цикад заглушало ее мысли. Джун продолжала говорить.

– Я могла бы научить тебя.

Элис свирепо посмотрела на странную женщину, сидевшую рядом. На какое-то время Джун умолкла. Элис закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое.

– Ты только что пропустила город. Неважно. Уйма времени, чтобы исследовать его позже. – Джун нажала на тормоз и переключила скорость, двигатель заворчал, замедляясь. – Вот мы и на месте.

Они свернули с грязной проселочной дороги на более узкий и ровный подъездной путь. Грохот, который наполнял кабину, пока они ехали по камням и ухабам, перешел в тихое гудение. Воздух изменился. Он стал сладким и зеленым. Кусты цветущих гревиллей появились вдоль дороги. Бабочки-монархи порхали – хлоп, хлоп, вжик – над диким хлопком. Элис не могла удержаться, чтобы не выпрямиться на своем сиденье. Жужжание пчел доносилось из группы белых ульев, расположившихся подле скрюченных серебристо-зеленых эвкалиптов, которые выстроились рядком на пути к самому большому дому, какой Элис доводилось видеть. Дом, который, как она вдруг осознала, был ей знаком.