Михаил Елизаров - Земля

– Александр Дмитриевич…

– Ну всё, значит, наш. Вези его в секционную, я подойду скоро!..

Санитары покатили каталку прочь по коридору. Взгляд Гапона, сосредоточенный на племяннике, стал неожиданно холодным:

– Отойдём, Влад?

Тот смущённо кашлянул. Гапон жёстко вцепился в него и, прихрамывая, повлёк в сторонку.

Иваныч всё тыкал в кнопки, Капустин кивал своему разговору:

– Знаете, Милена Николаевна, что сказал бы по такому поводу Аркадий Зиновьевич? В России как в гареме: отымеют по-любому, но только не ясно, когда именно!.. Ха-ха… Да, он бы, разумеется, выразился бы чуть жёстче…

– Владик, блять, совсем страх потерял? – донеслось.

– Да чё я сделал-то? – племянник беспокойно оглянулся.

– Ты год назад бирки на пальцы вешал! – с бешеной въедливостью выговаривал Гапон. – Что за охуевшее самоуправство?!

По факту я не мог слышать их разговора, несмотря даже на благоприятно-гулкую акустику. Однако ж бубнёж Гапона и виноватый, испитой голосина племянника звучали так отчётливо, словно они переругивались в полуметре от меня, а не в самом конце коридора.

– Второе, – шипел Гапон, – обещал, что сделаешь Гавриченкам лицо! А там пиздец был! Мать его чуть в обморок не хлопнулась в зале! Истерика с женой!

– “Космонавт” который? – торопливо оправдывался племянник. – Я подмалевал, где мог. Там, по-хорошему, не стандартный бальзачок, а хирургия нужна была, пластика, реставрация. А морды заново лепить только конченая умела…

– Ты ж год с ней работал! Божился, что всё освоил!..

– Ну, бальзачок стандартный, инъекционный. Тампонирование, глаза, рот. Обколоть, подкрасить – это пожалуйста!

– Почему у Ремчуковых франкенштейн в гробу лежал, а не старуха?!

– Бабке щёку раздуло, когда морду прокачивали…

– Влад, – придавил с угрозой Гапон, – ты бы до сих пор в Ставрополе своём сочинял про котлеты из трески с горбушей: “Хочешь – ешь, а хочешь – кушай!” Мерчендайзер хуев! Ты ж меня как мудак последний подставляешь! То шов протечёт, то глаз посреди прощания откроется! Байки из склепа, блять!..

– Не нравится вам зять, ебите дочку сами! – племянник окрысился в гапоновской манере. – Давай, увольняй! Верни конченую обратно! Она только рада будет, справедливость у тебя наведёт!..

Иваныч сунул телефон в карман куртки, посмотрел на меня и мотнул лицом на входную дверь: “Выйдем”. Я почему-то решил, что он тоже всё слышал.

Иваныч первым спустился во двор, сбежал по ступеням, а я для лихости съехал по скользкому пандусу, как с горки. Мы встали возле окна рядом с бетонным крыльцом. Под ногами звякали разбитые вдребезги сосульки. Я на всякий случай поглядел наверх, но карниз крыши был чистым, разве что с оползающей шапкой пористого снега.

“Скорой” и дух простыл, а зелёные створки ещё закрывались – медленно, словно нехотя, и всё никак не могли сомкнуться. Я посмотрел в противоположную от ворот сторону, где колдобистая дорога перетекала в асфальт. Дальше начиналась расчищенная тротуарная плитка, а кирпичный забор сменяла мощная чугунная решётка аж до проходной, которую когда-то штурмовали похоронщики из “Мемориал-авто” и “Городской похоронной”.

Часовня оказалась не самостоятельным объектом, а пристройкой к большому трёхэтажному новоделу, и была намного выше, чем представлялось по ту сторону морга. Она напоминала огромную керосиновую лампу, так много в ней присутствовало стекла, витражей в траурных тонах – синих, фиолетовых. Сам же новодел выглядел как помесь торгового павильона с молельным домом какой-нибудь религиозной организации, типа “Свидетелей Иеговы”. “Элизиум” с патологоанатомическим отделением соединяла длинная, с непрозрачными стеклопакетами галерея, чью белую стену я наблюдал из окна. Она тянулась через весь двор, и наверняка по ней и катили из холодильника морга гапоновских покойников…

– Есть у меня подозрение, – Иваныч выдержал проницательную сыскную паузу, – что ты здесь, чтоб постукивать Мултанчику. В эту мутотень с бабой и дракой я не верю!

– Ну, не верьте, ваше право, – ответил я рассудительно.

– И если узнаю… А я узнаю, уж поверь, – цедил дальше Иваныч. – Накажу!

Я пожал плечами. Глянул на входную дверь, но Гапон задерживался.

– Не знаю, что там Аркадию Зиновьевичу про тебя напели, но как по мне, – закончил Иваныч на выпяченной презрительной губе, – ты здесь нахуй не нужен! Понял?

– Да только вот твоего мнения никто не спросил, да? – отозвался я тыкающей издёвкой. Уставился в его жёлтые волчьи радужки. – И знаешь почему? Потому что кое-кто с заданием не справился и дорогу к СМО просрал!..

Я не успел насладиться злословием. И взглядами пободаться тоже не довелось. Вальяжный Иваныч неожиданно психанул:

– Ты чё, бля?! – и по-дворовому взбрыкнул руками – толкнул.

Получилось забавно. Я, отшатнувшись, наступил со всего маху на ледяной плинтус под стеной, поскользнулся на нём же, съехал ногами вперёд, попутно подсекая и тяжёлого Иваныча. Рухнули в итоге оба. При этом Иванычу основательно досталось от меня локтем по рёбрам, так что он болезненно хекнул. Но ответить ударом не успел. Или не решился.

– Оставил, бля, без присмотра! – прозвучал с крыльца раскатистый голос Гапона. Рядом Капустин поддерживал шефа под локоть. – Чего не поделили?

Мы яростно отпихнули друг друга, я и Иваныч. Встали, брезгливо отряхиваясь от снежной, с тёмной бензиновой гнильцой каши.

Гапон изучал меня с каким-то обновлённым любопытством:

– А ты, Володя, я погляжу, просто чёрт, а не ребёнок: молоко выпил и соску на хуй надел!.. Пяти минут не прошло, а ты уже моего начальника службы безопасности в снегу извалял…

– Да кто, блять, извалял?! – взбеленился окончательно Иваныч. Остервенело зарылся рукой под мышку, точно вылавливал назойливую блоху.

– Вот чего ты там шаришь? – сказал я чуть оглохшим после удара об землю голосом. – Ствол, типа, ищешь? И чё, если найдёшь, реально выстрелишь? Вот мент, как есть!

– Аркадий! – Иваныч после моих слов тотчас сделал вид, что не хватался показушно за пистолет, а лишь поправлял кобуру. – Тебе стукача впаривают! Крота! А ты не врубаешься! Он Мултанчику на тебя стучать будет! Ты ещё не понял?! Это ж всё галимая разводка про тёрки с братом!..

– Пф-ф-ф… – Гапон длинно, на улыбочке, выдохнул. – Успокойся, Андрей Иванович, всё под контролем.

– Хуя! Под контролем… Но я тебя предупредил! – Иваныч умывающим жестом вытер мокрые ладони о куртку. Прошипел на меня: – Баклан, ёб твою!

– Обмудок старый! – огрызнулся и я на Иваныча, обидевшись в основном за “крота”. Хотя позже до меня дошло, что он вряд ли имел в виду мою фамилию.

– Андрей Иванович, – мягко пожурил его Гапон. – А вот культурный человек сказал бы не “ёб твою мать”, а “я вам в отцы гожусь!”… Цыц! – вдруг вскричал.