Михаил Елизаров - Земля

– Посмертно!.. – шуточно шмыгнул носом Гапон и сунул в подставку трость. Сделал приглашающий жест, указав мне на стул: – Что, парни, кофейку? Или покрепче чего?

Капустин прошагал к тумбе с кофеваркой, которую я сначала принял за образец похоронной продукции – очень стильную урну для праха. Иваныч по-хозяйски уселся в глубокое кожаное кресло и взял с коротконогого стеклянного столика журнал:

– Мне экспрессо…

– Чё?! Какой экспрессо, блять?! – взвыл Гапон. – Еврейский паровоз! Невский эспрессо! Кампучино!..

– Я и говорю – эспрессо, – невозмутимо поправился Иваныч. – Чё не так?

– Иваныч, ты лучше американо в другой раз проси, вдруг за образованного сойдёшь!.. Пиздец, Володя, у меня сотруднички!

Я думал, Иваныч разобидится, но он только засмеялся.

У стены напротив окон стояла средних размеров картина в громоздкой деревянной раме. Судя по равномерному глянцу, это была типографская репродукция. Притом чего-то ужасно знакомого, из русской пейзажной классики, которую обычно помещали в конце учебника по литературе – вроде прилетевших грачей.

Больше половины картинного пространства занимало летнее пасмурное небо в облаках: целая армада сизых грозовых, ниспадающих ливневым сумраком до горизонта, белых кучевых, похожих на океанские льды; ближнее облако напоминало дымчатый обрывок жгута или же морского змея. Где-то в перистой вышине пряталось солнце, невидимое, пробивающееся охровыми, бледно-золотистыми, белыми, голубыми бликами. В этом бесконечном, величественном небе не было никакой ярости стихий, а лишь неторопливая воздушная вечность. Внизу зеленел могучий обрыв с ветхой церквушкой в одну маковку – бревенчатый домишко из трёх пристроек с покатыми мшисто-серыми крышами. За дощатой стеной невидимый ветер трепал тощие дерева и кустарник, буйный, словно заросли крапивы. Сразу же за деревьями начинался погост, стекал валкими крестами вниз по склону. Внизу открывалась вода – почти такая же огромная, как и небесный мир над ней, с травянистыми берегами, с облаком-островом впереди. Немногочисленные трухлявые кресты напоминали скворечники без стен – столбики с кровлей. И сама церквушка, землистая и одинокая, чем-то походила на такой же могильный крест-скворечник, в котором каким-то чудом теплилась едва различимая оранжевая искра – окошко или же просто случайный отблеск чьей-то веры.

– Узнаешь кисть? – самодовольно спросил Гапон. – Не? Исаак Левитан. Называется “Над вечным покоем”. Заебись живопи́сь, да?! Капустин! – он откинул назад голову. – Как этот хер московский сказал?

– Что это самое что ни на есть русское мементо мори! – звонко отозвался Капустин. – Даром что Исаак Ильич.

– Напрасно ты москвича херами кроешь, – произнёс недовольным тоном Иваныч. – Мужик очень непростой. У меня чуйка на таких!

– Скажи какая важная, – с беспечной улыбкой ответил Гапон, – хуета бумажная!

– Точно говорю, за ним не ГУП “Ритуал”, а люди куда посерьёзнее. Боюсь даже предположить, какого уровня. Ты бы поосторожнее при посторонних, – он посмотрел на меня, – выражался.

Впечатление от картины портила рама тяжёлого самоварного цвета с вычурными виньетками, похожими на столярные завитушки. Из-за неё всё выглядело так, будто чужую негромкую мудрость произносил дурак.

– Копия? – спросил я зачем-то.

– Не, бля, оригинал! – съязвил Гапон под кашель-смешок Иваныча. – Печать на холсте. Я на пробу заказал, чтоб коридоры чуть оживить. А увидел, решил, что у меня в кабинете будет висеть! Нравится? – спросил похохатывая. – Любишь вообще изобразительное искусство?

– Да, – сказал я. И, уязвлённый Гапоновской иронией, зачем-то добавил тоном эксперта: – Сюда бы ещё “Остров мёртвых” подошёл!

– Не слыхал про такой, – сказал Гапон. – Это что?

– Арнольд Бёклин, – я с досадой чувствовал, что говорю лишнее, но меня потащило какое-то полупьяное бахвальство. – Знаменитый швейцарский художник.

– Мы люди тёмные, из Арнольдов только Шварценеггера знаем! – со смехом воскликнул Гапон. – И “Остров сокровищ”. Капустин, ты отметь у себя про “Остров мёртвых”.

– Один из вариантов этой картины у Гитлера в кабинете висел, – добавил я убито.

– Ещё бы! – хмыкнул из кресла Иваныч. – И тот Адольф, и этот Адольф!

– Да, блять, Арнольд он! – сказал Гапон. – Ты чем слушаешь, Андрей Иванович?

Они пересмеивались, Гапон и Иваныч. Капустин подошёл ко мне и принялся записывать в блокнот имя-фамилию, я диктовал ему по буквам: “Б… ё… к-л-и-н…”, кляня свою позорную несдержанность. Никто ведь не тянул за язык! Меньше всего я хотел, чтобы в кабинете у Гапона появилась репродукция “Острова мёртвых”. Не желая того, я снова предал Никиту, выдал что-то сокровенное.

Кофеварка шумно тарахтела. Гапон, склонившийся перед монитором, морщился. Он говорил по городскому телефону, щёлкал мышью:

– Открываю… Грузится… Ага… Смотрю… Не нравится!.. Почему?.. Потому что хуйня! Марьяночка, милая! Я не знаю, чему в Лос-Анджелесе учат, но даю бесплатный совет. Дизайн должен быть такой, чтоб… – пожевал губами. – Лох цепенел! Поняла? Це-пе-нел!.. Вот и умничка!.. Новый вариант шли, а то не поладим… Да… И другая очерёдность. Сначала “Услуги”, потом “Принадлежности” и всё остальное, а “Новости” и “О компании” в самый конец, где “Контакты”. – Гапон ловко перекинул трубку на другое ухо. – И “Отзывы” замени на “Благодарности”…

Я встал возле окна и глядел с высоты третьего этажа на мощённый чёрно-серой плиткой двор. Запутанная топография вокруг патологоанатомического отделения сверху делалась более-менее понятной. К старому особняку примыкал новый двухэтажный блок, продолжающийся решёткой до проходной “Элизиума”. По другую сторону громоздились несколько крыш, стена “Гинекологии” с одиноким слуховым окном, инфекционный корпус, пищеблок, котельная, трансформаторная подстанция. Едва угадывался конёк треугольной крыши гистологического архива. Виднелись заледенелая лента дороги с грязными проталинами, пара хмурых “газелей”, очень похожих на катафалки “Городской похоронной службы”.

Утреннего солнца как не бывало, небо затянула свинцовая хмарь. Сыпал снег, мелкий, точно порошок.

– Чё, бандит? – каркнул за моей спиной Гапон. – Смотришь, как нас, бедненьких, без бабла оставил?

– Ну, извините, – ответил я. – Так уж получилось.

– Ха-га! – коротко лязгнул Гапон. – А ты, по ходу, от скромности не умрёшь! Реально думаешь, что мы на этом что-то потеряли? Да просто с пацанами прикололись! Подъебнули старого чёрта, чтоб не очень залупался. Вот хохму нам ты слегка обломал – это да, не спорю! Но Мултанчик по-любому дорогу бы запасную нашёл, просто на сутки позже. Я тебе по секрету больше скажу. Все эти МУПы еба́ные и прочие коммунальные предприятия как два пальца через ФАС нагибать!..