Михаил Елизаров - Земля

Неприятно было признаваться себе, что я боюсь Алины. На примере Никиты я видел, какой злой силой она обладает. Но и при всех издержках наших отношений я не позволял себе усомниться в том, что Алина, пускай в своей язвительной, недоброй манере, но тоже любит меня. Ведь нельзя же, ей-богу, не испытывая никаких чувств, прижиматься всем телом, оплетать, как змея, шептать сумасшедшие, бесстыжие слова, какими она, бывало, заговаривала меня до исступления…

Когда я спустился во двор, было около пяти вечера, но в небе и воздухе разлилась чёрная космическая ночь. Из фонарей во дворе горел только один, с жёлтым блином света на снегу, да ещё где-то далеко возле промзоны трепыхался бездомный костерок. В непроглядной дали по-разбойничьи свистел манёвренный тепловоз.

Я обогнул дом, ступая по вмёрзшим в лёд деревянным поддонам, которые уложили дорожкой ещё месяца три назад – в ноябрьскую слякоть. Дубинка находилась в рукаве бомбера, я проверял, насколько получается с ней согнуть локоть. Рука выглядела неестественно, как протез.

На остановке топтались зяблые маленькие старухи, смешные, словно из сказки про украденное время. Пьяный мужик в распахнутом пуховике, без шапки, картинно тянул во́рот с отлетевшей пуговицей, скалил разбойничьи глаза и зубы:

– А хочешь, рубашку порву?! – и длинный шарф, чудом зацепившийся за его голую узловатую шею, волочился по снегу.

Я сказал ему, усмехнувшись:

– Не хочу! – и он поплёлся приставать к другим.

Маршрутки долго не было, а когда приехала, то в мерной, тёплой тряске подступили сомнения. А почему спесивый, презирающий всех и вся Гапон уделил мне столько внимания? Зачем уговаривал, льстил? Прав же был, по сути, Иваныч, недоумевая, с чего это вдруг влиятельному директору “Элизиума”, второму человеку в больнице, распинаться перед пацаном без связей? За мной ведь больше никто не стоял – даже брат Никита. Что уж говорить про Мултановского и его похоронный клан? Неужели Гапон терпел меня только ради удалённой просьбы Алины, её “адских усилий”, как она сама выразилась? Тогда кто она ему? И на какие одолжения решилась? Думая об этом, я медленно свирепел, кулаки мои сжимались так, что белели костяшки.

Намного приятней было надеяться, что причина моей нешуточной востребованности в том, что я прославился на весь похоронный мир дракой с чоповцами. Житейская правда остужала – полно народу куда сильнее меня. Но к чему тогда были застолье, прогулка, “беззубый коридор”, директорский кабинет Гапона и долгие уговоры?

Догадки одна тревожней другой будоражили ум. Вдруг её величество Кладбищенская Ноосфера властно поманила меня через Гапоновский “Элизиум” – разве ж отпустит она просто так прирождённого похоронщика?..

Да только нет никакой мертвецкой ноосферы, похоронного эгрегора. Всё это выдумки. Дела обстоят много проще: Гапон взял меня на работу, чтобы изощрённо досадить Никите, дополнительно унизить разбитого врага – что может быть горше предателя-брата, пригретого на чужой стороне?..

Опять не сходилось… Гапон клятвенно уверял, что никто о нашем сотрудничестве не узнает, что агенты никак не пересекаются с работниками комбината. Зачем же я ему нужен? Я по второму, по третьему кругу, совсем как булгаковский пёс, лелеял мою тайную избранность. Недаром ведь восхищался мной загадочный Лёша Крикун: “Ай, мощща, ай, мощщища!”, да и Алина, помнится, удивлялась моей энергетической “некрухе”…

Я уже не оглядывался по сторонам возле Алининого подъезда. Первую неделю готовился, что меня будет подстерегать Никита. Но время шло, и никто не появлялся. Странным казалось другое: отец и бабушка, когда я звонил им, больше не спрашивали о Никите, точно и не было никогда старшего брата. Получалось, разбитые часы сделали его невидимкой даже для родственников.

Я поднялся, позвонил. Алина открыла. Голоногая, в одной рубашке, с бокалом мартини, на дне которого плавала белая льдинка.

– Ну и где ты шлялся, а? – спросила с поддельной суровостью. Я видел, что она, наоборот, рада передышке и моему отсутствию.

– Сначала с твоим Гапоном пообщался, после на квартиру съездил забрать кое-что.

– А позвонить было нельзя?

– Телефон сел.

– У тебя на всё ответ готов…

После, когда я подзарядил телефон, то увидел всего-навсего один пропущенный. Не так уж она и переживала.

– Ну, и как он тебя принял?!

– Уважительно, – отвечал я. – Аванс сразу предложил. Пятнадцать тысяч!

– Умница, – похвалила непонятно кого Алина. – И кем будешь работать?

– Агентов его прикрывать. Чтоб их не пиздили почём зря, – и картинно вытащил из рукава дубинку.

– А сможешь? – она оскорбительно засомневалась.

– Посмотрим…

Открытки Алина сначала приняла с невнимательным равнодушием, но стоило мне сказать, что это от Гапона, изобразила такой восторг, что я помимо воли надулся. Мои подарки её так не радовали.

– Прекрати! Ненавижу, когда ты нудишь! – решительно отчитала. А потом снова запричитала. – Божечки!.. Сумароков!.. Варлей! Увидишь Аркадия Зиновьевича, передашь ему бешеное спасибо!..

– Обязательно передам…

Алиной овладела болезненная похотливая ненасытность. Мне бы радоваться, да возникла непредвиденная помеха. Дыхание Алины, обычно мятное, даже после сигарет, отдавало луком и каким-то жирным мясом, точно она перехватила в киоске шаурму. Душок струился вроде слабенький, но настырный. Алина жадно целовала меня, а я, стараясь, чтобы она не заметила, по мере возможности уворачивал нос.

– И что это было? – спросила она, когда я отвалился на спину.

– В смысле что? – я не понял. Даже щедро улыбнулся, ожидая, должно быть, похвалы за доставленное наслаждение. – Мы трахались…

Она привстала.

– Нет, мой дорогой! – произнесла чуть визгливым голосом. – Это ты сейчас подрочил мной! А у меня ничего не произошло! Давай-ка исправляй!..

Впервые за наше знакомство я сказал просительно:

– Солнышко, я немного устал…

Алина сузила злые, в потёкшей краске глаза.

– Ты можешь ещё… – прошипела то ли страстно, то ли с угрозой. – Можешь, я знаю!.. – затормошила. – Ну давай же!..

После пары минут никчемных попыток и проб Алина резко отвернулась, выключила торшер. По комнате плеснуло тёмно-синим мраком. Я, замерев, слышал, как она яростно сопит. На мои заискивающие (чувствовал себя виноватым) поглаживания, поцелуи Алина лишь брезгливо дёргала плечом:

– Сплю!.. – а потом вроде действительно успокоилась, заснула.

Алина и раньше злилась на меня, только по другим поводам, тоже отворачивалась, не разговаривала. Но из-за секса такое случилось впервые. Мне подумалось с весёлым, летящим в сонную пропасть ужасом, что вот и я дожил до “поебаться на троечку”…