Михаил Елизаров - Земля

Вообще-то я не особо верил в какие-то неблагоприятные периоды суток, хотя, если оставаться дотошным, трагедия с Никитой пришлась аккурат на моё биологическое утро. Кто знает, может, тогда и было то самое раху-кала…

Зазвонил мобильник.

– Владимир? – уточнили в трубке. – Это Капустин. Узнали? Срочно выдвигайтесь: улица Луначарского, 13, квартира 9. Код домофона вам пришлют. Саша Балыбин уже в пути. Если что, берите такси.

– А как мы с ним узнаем друг друга? – спросил я.

– У него есть ваш словесный портрет. И, думаю, вы легко найдётесь. Там и машина наша будет служебная. Если доберётесь раньше, поднимайтесь и охраняйте подступы к двери – всё как я инструктировал.

– Понял, – сказал я. – Выбегаю.

– И поздравляю с началом работы, – добавил Капустин. – На связи!..

Напевая “поебём – отпустим”, я стремглав ринулся одеваться, сменил очки на линзы.

Когда я был уже в дверях, запищало смс с незнакомого номера: “9В3471 Александр”. Я сообразил, что это и есть обещанный код от Балыбина.

На мой взмах первым откликнулся частник на старенькой фиолетовой “ниве” с проржавелыми, заляпанными грязью подкрылками. Я спросил в приоткрывшееся окошко:

– На Луначарского за сколько подкинешь?

С водительского кресла ответили вопросом:

– Соточка?

Я решил не торговаться, поскольку не знал, далеко ли ехать.

В салоне стоял раритетный запах, сразу напомнивший глубокое детство, когда окружавшие меня машины были преимущественно советскими. Маленькие автобусы, кабины грузовиков, жёсткие трясучие “уазики”, которые перевозили нас с пожитками из посёлка в посёлок, точно так же пахли бензином, старой резиной, обжитым гаражом, окурками. Похожая история была и с кинотеатрами, где царил всегда одинаковый букет пыли, кулис, дешёвых кресел, спёртого воздуха. Такое стойкое постоянство запаха я встречал ещё, пожалуй, только в “Макдоналдсе”, точно американцы поставляли его вместе со своим генномодифицированным картофелем.

Немолодой, мешковатого сложения водитель напоминал черноморского боцмана – крепко сбитый, прижимистый увалень: щетинистая проседь, бульдожий профиль с прокуренным усом, мясистые кулаки на баранке. И за дорогой он следил с ленивым морским прищуром.

Мне представилась финальная сцена из первого “Брата”. В фильме душевный дальнобойщик, заметив выскользнувший обрез, ещё больше теплел к Даниле-киллеру, хотя, по идее, должен был нехило очкануть. Я умилённо поглядывал то на мой негнущийся левый рукав, то на водителя.

– Пристегнись, – тот сделал замечание, – дэпээсники впереди…

Вид у него был недовольный – будто он вёз меня бесплатно и в ущерб своему времени.

Я, неповоротливый из-за стоящей колом руки, защёлкнул ремень. Зачем-то похвалил “ниву”:

– Добрая машинка… – просто хотел сказать что-то приятное.

– Та шо в ней хорошего?! – отозвался “боцман” со сварливой украинской певучестью. – Тока то, шо в бак нассать можно, и оно заведётся. А так картошку с огорода на ней возить! – прибавил зло. – Рухлядь!.. – в котором слышалось “ух, блядь”.

– Я не очень в этом разбираюсь, – миролюбиво согласился я.

– Ну, а шо тогда говоришь, если не разбираешься?! – он раздражённо цыкнул.

Светлое настроение моё мигом улетучилось. Я почему-то ужасно оскорбился: не за себя даже, а за похеренную снежную идиллию из “Брата”. Напоказ (всё равно кошелёк лежал в левом кармане штанов, и чтобы добраться до денег, пришлось бы освободить рукав) вытащил дубинку и положил на колени. Покосился, какое это произвело впечатление. Но “боцман” не отводил глаз от дороги.

Я достал из кошелька сотню и неуважительно, как подачку, бросил на панель. После чего снова спрятал дубинку.

За окном мелькнула площадка “Шиномонтажа” в лужах мазута и ледяной слякоти. Ветер трепал на заборе матерчатый баннер: “Колодцы. Коммуникации”. Виднелся пустырь с бетонными колодезными кольцами и штабелями свай для фундамента. Вдалеке просвечивали заунывные клетчатые хрущёвки.

Свернули. “Боцман” прицелился к номерам домов:

– Третий… Пятый…

Над оббитыми плитками спящего фонтана поднимался запорошённый каскад из трёх гипсовых чаш. Чуть подальше вставала постройка, с виду ДК, и памятник: три серебристых фигуры, похожих на увеличенных оловянных солдатиков.

– Девятый… – пробормотал “боцман”. – Где-то тут… – Задрал вдруг в нежданной улыбке кончик гнилого уса, добавил: – Як невэзэ, так невэзэ, як повэзэ, так сразу в ка-пэ-зэ… Тринадцатый…

Ехали мы от силы минут семь, так что по меркам Загорска с меня слупили два тарифа.

Двор огородили три низкорослых панельки цвета тёмной яичной скорлупы. В отличие от московских или даже рыбнинских, они были четырёхэтажными, отчего выглядели какими-то архитектурно недолюбленными. Возле подъезда одного из домов пыхтела сизым выхлопом милицейская легковушка. Сердце у меня дрогнуло, я ломанулся напрямик через игровую площадку, ступая в подмёрзшие, хрусткие дыры чьих-то следов.

Возле качелей и горки в виде слоника на вытоптанном снегу суетились дети с холодными, как из сказки Андерсена, лицами. Мальчик в кроличьей шапке, стоя на ступеньке горки, торжественно стянул варежку и показал соседу палец с нарисованным кольцом:

– Я не могу, я женат!.. – сказал ломающимся бабьим голоском, и остальные засмеялись простуженно и сипло, а потом посмотрели на меня.

Взодную дверь кто-то подпёр кирпичом, так что код домофона не понадобился. Я зашёл в пахнущий крысами и бассейном отсыревший подъезд. Уже взбегая по ступеням, почувствовал неуверенность.

Капустин инструктировал меня в обтекаемой манере – наверное, перестраховывался, чтобы иметь возможность сказать после, что имел в виду совершенно другое. Было непонятно, как всё-таки вести себя с конкурентами.

Я спросил:

– А если в квартире другой агент?

– Э-э-э… – пощипал себя за подбородок Капустин. – Постараться оттеснить! И дать возможность нашему сотруднику сделать свою работу.

– Как оттеснять-то? – всё допытывался я. – Допустимые меры какие?

– Решительно, но без агрессии! – Капустин заговорщицки подмигивал, а Иваныч выразительно не смотрел в нашу сторону…

Нужная квартира оказалась на третьем этаже. Коричневая дерматиновая дверь с латунной цифрой “9” была чуть приоткрыта. Я топтался, не зная, звонить ли, входить без стука. Раньше выглянул молодой мент-старлей в тёмно-синем бушлате с крошками на сером овчинном воротнике. Голубоватую ушанку с кокардой он сжимал в багровом кулаке, а локтем удерживал планшет. Лицо у него было круглое, сытое и простое, точно у солдата какой-то поросячьей армии.

Я вместо приветствия выдохнул:

– “Элизиум”! – чтобы исключить недоразумение.