Михаил Елизаров - Земля

Прежде чем я ответил, фетровый котелок, сидящий перед нами, ненатурально раскашлялся и повернулся. На нас уставилось немолодое женское лицо, обрюзгшее и клоунски напудренное, с ощипанными чёрными пёрышками-бровями, облезлыми глазками, вислыми индюшачьими щеками, мушкой над морщинистой губой. Смерив нас запредельным презрением и достоинством, размалёванная модница, развалив рот на две желтозубые половинки, свистяще пришикнула:

– Гос-с-споди!.. – и так же порывисто отвернулась, сверкнув искристой брошью на шляпке.

Это было настолько абсурдно и комично, что мы с Машей подавились беззвучным смехом.

– Володя, – еле выговорила прыгающим шёпотом Ма-ша, – мы смущаем добропорядочных пассажиров своей болтовнёй!..

Успокоились. Маша чуть поскребла пальцами запотевшую лунку на окне:

– Не прозевать бы… – затем посмотрела на меня. От её взгляда я почему-то смутился, съехал глазами куда-то вниз.

Вдруг услышал:

– Кошма-ар… Я даже не видела, что так протёрся рукав.

Я и сам не сразу понял, что снова бездумно изучаю Машино пальто.

– Володя, это провал, – она нахмурилась, хотя глаза продолжали смеяться. – Ну, вот как с таким драным локтем пить на брудершафт?

– Я и не заметил ничего, – сказал я. И глупо добавил: – Очень красивое пальто и тебе идёт.

– В катышках всё… – Маша продолжала ужасаться. – Я когда четыре года назад его покупала, продавщицы в отделе пообещали: “До дому дойти не успеешь, замуж позовут”.

– И позвали?

– Нет… – улыбнулась. – Обманули.

Должно быть, от какой-то особенно нежной и смешливой краски в её голосе, а, может, потому что солнечный свет резко сменила пасмурность, застучавшая по стеклу хлопьями, похожими на июньских бабочек-капустниц, я вдруг вспомнил мой недавний сон-перевёртыш про лето.

– Маша! – почти вскрикнул. – Ты же мне снилась! И притом совсем недавно!

– Да ладно… С чего бы это?! – Маша волшебно, во весь мир, распахнула свои удивительные серые глаза. – И что было в твоём сне?

Я оторопело оглянулся по сторонам – неужели никто не видит, что рядом со мной настоящая красавица? Но никто не смотрел на нас.

– Не очень помню, что именно снилось, – начал я. – Даже не ты конкретно, а какая-то сильная эмоция, воспоминание о тебе. Но не о той, которую я знаю, а другой… Но это тоже была ты, – я волновался, понимал, что говорю неловко и сбивчиво.

Чего доброго, Маша могла заподозрить, что я к ней таким изощрённым образом подкатываю.

– Короче, я во сне этом очень скучал по тебе и любил, – закончил я, краснея. – Как будто между нами что-то было, но давно. Как если бы память приснилась или предчувствие чего-то настоящего и хорошего…

Маша выслушала меня:

– Ты не поверишь, Володя, но получается, что ты мне тоже снился. Только сон был не такой возвышенный, как у тебя…

– Расскажешь? – попросил я.

Маршрутка свернула на Московскую улицу. Кто-то крикнул:

– Возле почты остановочку можно?!

Маша сперва поглядела в окошко, потом сказала:

– Будто бы я снова пошла в школу. И там была моя учительница покойная – Зоя Мильтиадовна, – Маша заиграла ямочками на щеках. – Мы называли её Мультиадовной.

– Учительница чего?

– Ангельского языка. Что ещё могла преподавать Мультиадовна?! Ну, английский же! Причём во сне я отлично знала, что реальная Мультиадовна давно мертва, но никаких вопросов у меня не возникло. Ещё урок истории, но в совершенно ином ключе. Мы разбирали не события или даты, а тексты, и нужно было провести расследование правдивая ли это история? Понимаешь? Возможна она или нет? Ну вот, допустим, пишут, что в институте кафедра юродства, а такого ведь не бывает, это чушь, и надо указать – в истории ошибка. Такой вот странный урок. У нас и справочники есть всякие, словари… И по ходу расследования я становлюсь опять маленькой, сижу за партой с мальчиком, которого зовут Волчье Ухо – представляешь? Как индейца какого-то. И получается, что история, которую нам поручили разобрать, вся состоит из нелепиц. Странный мужчина в плаще и шляпе и с каким-то существом за пазухой, но я знаю, что у него большие глаза янтарного цвета, цепочка на шее, а цепочка эта – нечто важное, они едут в дом, где произошло что-то страшное, наверное, убийство. У мужчины чемоданчик, а в нём крошечный мирок, похожий на кукольный театр, какие-то артефакты – счёты старинные, костяные, деревянные игрушки. Мужчина и зверёк с янтарными глазами заходят в дом, а мы всё время с Волчьим Ухом комментируем: “Вот, ошибка, так не бывает… Вот ещё ошибка”, и нам очень весело. Смотрим на всё это со стороны, как кино, потому что история уже давно не текст, не рассказ, а параллельная жизнь. Зверёк что-то говорит мужчине, тот достаёт пистолеты и расстреливает все патроны в пол, и это способ, чтобы обнаружить нас. Он хватает меня и мальчика. Оказывается, мы так сильно проникли в эту нереальную историю, что она стала возможной. И дальше мужчина собирается нас сварить живьём. Мы маленькие, как пупсы, сидим в кастрюле, голые, испуганные, и говорим: “Вот ошибка, и вот тоже ошибка”. И тут приходит Мультиадовна, и её появление всё прекращает… А я, пока сидела в кастрюле, думала – какой же всё-таки замечательный сюжет! В общем, – Маша улыбнулась, – если тебя в детстве дразнили Волчьим Ухом, то тогда ты мне снился! Эй, Володя, ты опять застыл, будто заснул с открытыми глазами!..

Родная квартирка на Сортировочной встретила застоялым воздухом, напоминающим много раз прокипячённую в чайнике воду, – пресное, дистиллированное тепло. Я открыл окна в комнате и на кухне, чтобы разогнать затхлость зимним сквозняком. На полу от ветра сразу зашевелились дымчатые колтуны пыли – непонятно, откуда взялись.

Думал, что заскочу на пару минут, а в итоге просидел до темноты, отдыхал и осмысливал произошедшее. Корил себя, что не сообразил выйти вместе с Машей. Мне думалось, она была бы не против, предложи я проводить её. И радовался, что в самый последний момент догадался попросить Машин номер – под предлогом грядущего брудершафта.

Сидя в кресле, я крутил в руках кожаный подвес от дубинки, выправлял разогнувшуюся защёлку на карабине и думал: а прилично ли обмениваться поцелуями с другой девушкой, имея вообще-то свою?

Совесть молчала, и я довольно скоро убедил себя, что возможный брудершафт – это даже не гомеопатический флирт, а предлог для банального общения, которого мне очень не хватает в Загорске. Ведь люблю-то я только Алину…

Я понимал, почему меня тянет к Маше. Она была красивой. И за ней не таилось ни смертной тоски, от которой грудь напоминает раздавленный, стонущий кусок мяса, ни боли, похожей на бесконечный товарняк, грохочущий по костям: ушла-ушла, ушла-ушла, ушла-ушла…