Екатерина Гордеева - Мой Сергей. История любви

Вот почему, среди прочего, меня влекло к Сергею. Вокруг него всегда были друзья. Он мог пойти, куда хотел, и делать все, что пожелает. Мне казалось, что его жизнь кардинально отличается от моей.

В мае 1985 года мне исполнилось четырнадцать. Сергей постеснялся прийти ко мне на праздник, но позвонил и попросил с ним встретиться. Мы выбрали место возле метро неподалеку от моего дома.

Естественно, я очень волновалась. Я уже говорила, что Сергей редко проводил со мной время вне катка. Он пришел, и я увидела, что он держит в руках огромную игрушечную собаку, белую с коричневым. Страшно дорогую. Когда я оглядываюсь назад и вспоминаю о том, как редко Сергей делал мне сюрпризы, меня поражает, что он решился купить такой чудесный подарок. С тех пор эта собака всегда со мной, в моей постели.

Марина Зуева приготовила для нас очень трудную короткую программу в сезоне 1985/1986 годов на музыку Скотта Джоплина, в которой большая нагрузка падала на ноги и требовалась выразительная мимика. Сергей обладал удивительными актерскими способностями, у него все получалось естественно и не мешало катанию. Марина частенько просила меня за ним понаблюдать и постараться сделать так, как он. Они одинаково мыслили. Марина была ближе к Сергею, чем ко мне, потому что он был старше и их вкусы во многом сходились. В ее глазах я оставалась девчонкой, слишком маленькой, чтобы участвовать в их спорах о прочитанных книгах, в философствованиях о жизни.

А еще Марина сочинила для нас длинную программу с очень трудной хореографией на попурри из произведений Дюка Эллингтона и Луи Армстронга. Эта музыка была гораздо сложнее, чем у остальных пар, и нам она ужасно нравилась. На соревнованиях в Канаде в начале года я упала, когда мы делали параллельный тройной сальхов — труднейший элемент, который Шеваловская вставила в программу.

Главным тренером армейского клуба тогда был Станислав Алексеевич Жук. После моей ошибки он заявил Марине, что я упала, поскольку программа никуда не годится, и что он сделает для нас новую, простую и без затей, в которой будут лишь элементы фигурного катания и никакой хореографии. И еще объявил, что с этого момента будет нашим тренером. Так начался самый долгий и трудный год в нашей с Сергеем спортивной жизни.

Жук тоже когда-то выступал в парном катании, трижды занимал второе место в европейских чемпионатах с 1958 по 1960 год. Ему было уже за пятьдесят; круглолицый, невысокий, с огромным животом и поразительными глазами — маленькими, темными. Казалось, они заглядывают в самые глубины твоей души. Когда он смотрел на меня из-под нависших бровей, мне всегда становилось страшно. Он невероятно быстро двигался, у него были сильные, но неприятные руки. Мне не нравилось, когда он показывал нам, как нужно выполнять то или иное движение.

Сергей частенько потешался над Жуком. Мы изображали его стремительную походку, когда он шел быстро, маленькими шажками. Сергею наш тренер не нравился как человек. Жук довольно часто бывал нетрезв и резко, иногда даже грубо разговаривал с ребятами. Порой грязно ругался. Очень любил ими командовать, точно солдатами, — ведь они тренировались в армейском клубе. «У меня чин выше твоего». Жук просто обожал это армейское правило.

Обычно мы тренировались с 9.00 до 10.45 утра, затем еще сорок пять минут занимались поддержками.

Потом я шла в школу, делала уроки, а к половине седьмого возвращалась на тренировку, которая продолжалась до половины десятого.

Сергей уже окончил школу и любил днем поспать. Однако Жук считал, что спать днем можно не больше сорока пяти минут, иначе ты не сможешь как следует работать вечером. Наш друг Александр Фадеев, фигурист-одиночник, которого тоже тренировал Жук, мог проспать и три часа подряд. И Сергей тоже. В результате Жук начал всем рассказывать, что Сергей ленив и не знает, что такое дисциплина, не слушается тренера и пропускает тренировки. А мне он постоянно твердил, что намерен подобрать нового партнера, что ему не нравятся привычки Сергея.

Когда он это говорил, я его ненавидела, поскольку твердо знала, что со мной может кататься только Сергей, и я не собиралась менять партнера. Но Жук продолжал ругать Сергея, постоянно повторяя одну и ту же фразу: Сергей нарушает режим».

Жук злился из-за того, что Сергей не принимал его всерьез, что вне тренировок его игнорировал. Сергей часто повторял:

— Что я делаю после тренировок, вас не касается. Если я захочу выпить кружку пива, я это сделаю. А если в воскресенье у нас нет тренировки, я не собираюсь вставать в семь часов утра.

Жук мог приказать мне все что угодно, и я бы это выполнила, поскольку, как уже говорила, была очень послушна. И потому меня страшно беспокоило поведение Сергея. Мне казалось, что он совсем не стремится к успеху. Ужасная глупость с моей стороны, ведь на самом деле он занимался тяжелой атлетикой, чтобы стать сильнее, да и катался просто великолепно. Что бы Сергей ни делал — играл ли в теннис, футбол, или бегал,— он всегда старался победить. У него были свои жизненные правила, и хотя Сергей никому о них не рассказывал, он жил, следуя собственному кодексу. Он твердо знал, что хорошо, а что плохо. В отличие от меня — я вечно без рассуждений принимала то, что говорили другие.

Жук стремился занимать нас как можно больше и постоянно держать возле себя. Видимо, из-за того, что был одинок. А возможно, чтобы не пить. Он хотел контролировать наши жизни. Частенько повторял:

— Если я с вами не стану работать, вам ни за что не попасть в олимпийскую команду, да и на чемпионат мира вас никто не возьмет.

Он старался сделать так, чтобы мы полностью от него зависели, чтобы считали, будто лишь он один в состоянии позаботиться о нашем здоровье и научить нас правильно питаться и спать.

Заставлял нас вести дневники: сколько выбросов, вращений и прыжков мы попытались сделать, сколько раз приземлились верно, как чувствовали себя перед тренировкой, как — после. Мы должны были делать эти записи каждый вечер. Сергей категорически отказывался. Брал мой дневник и все списывал. Зато я всегда выполняла задания тренера очень старательно. У меня просто отлично все получалось. Жук приказал нам приносить дневники на тренировки, чтобы он мог их проверять. А в конце месяца нужно было все суммировать — сколько часов проведено на льду, сколько прыжков сделано, сколько приземлений, сколько ошибок. Меня от всего этого охватывал самый настоящий ужас.

Летом Жук любил возить нас в два места, где проводил обычные тренировки, не на льду. Одно из них — курорт на Черном море, с очень мягким климатом. Мы отправлялись туда в середине мая – начале июня. Встречались в семь утра каждое утро, и Жук рассказывал нам, чем предстоит заниматься днем. Затем была пробежка — с 7.15 до 8.45, всегда по обычной дороге, никаких специальных дорожек и особых дистанций.