Дина Рубина - Ангельский рожок [litres]

«О Божене Озерецкой пока не заикайся», – посоветовал он, и, когда Надежда увидела, а главное, услышала директора, пана Ватробу, она этот совет оценила вполне.

Маленький и щуплый, лысый как колено, пан Ватроба был элегантен и высокомерен. Надежда сильно волновалась и потому запомнила только его до странности маленькие ноги в ботиночках, явно сделанных на заказ. Они сверкали, забавно отзываясь такой же сверкающей лысине, и можно было бы мысленно пошутить, что и ту, и другую поверхности пан Ватроба может чистить одной и той же тряпочкой с ваксой… Но шутить не хотелось.

Непонятно, почему эта встреча называлась собеседованием и для какого такого перевода прибыл с ней Станислав – Надежде не удалось вставить ни единого слова. Станислав сосредоточенно слушал и кивал, иногда легко касаясь локтем руки Надежды, незаметно этим её подбадривая… Говорил один пан Ватроба. Он говорил и говорил, притоптывая ножкой, почему-то всё больше раздражаясь, будто ему кто-то возражал. Видимо, попросить его умолкнуть минуты на полторы, дабы претендент на должность смог бы услышать – что, собственно, до него хотят донести, – было стратегически неправильным. Станислав кивал, Надежда вежливо мрачнела.

По обратному пути так же мрачно она слушала Станислава, его запоздалый и сильно смягчённый перевод.

Как он и рассказывал в первый день, махина «Titan-Press» выпускала в свет огромное количество печатной продукции. Титаническая мельница вертела адские жернова: европейскую классику, польских авторов, англоязычные детективы, кулинарные книги, порнуху, женские страдания, пособия по успешному ведению бизнеса, наконец, Камасутру – вечную и бессмертную кормилицу вечно вожделеющего человечества. Россию они считали страной отсталой и малокультурной, вообразить не могли, что там, как и в Польше, благодарные читатели заглатывают книги любых жанров, тем более после многолетнего книжного голода.

Задумывая экспансию на российский книжный рынок, они успели отдать в перевод множество книг (пяток из них, в холщовой сумке, выдала Надежде на ознакомление секретарша пана Ватробы Богумила). Беда лишь в том, что переводы эти делали отнюдь не профессора, вроде Станислава, а студенты, причём студенты нерадивые.

Весь вечер, лёжа на раскладной подростковой кровати за ширмой в кухне – в самом просторном, как ни странно, помещении квартиры, – Надежда читала выданные ей шедевры. По мере чтения изумлённо приподнималась, садилась на кровати и ржала, выкрикивая ту или другую выловленную фразу: «То твоё верное сердце говорит с любовью из твоего нутра! – декламировала она. – Эта здравая пани заслужила истинное почитание на поприще делового содержания своего чистенького и уютного борделя!» Минут через десять она уже рыдала от брезгливого восторга, вскакивая и опять падая навзничь, так что в одно из самых драматических сотрясений организма («Мой нежный член, достойный её пылкости, достиг её сердца!») кровать под ней таки сложилась.

Наконец предстала перед Станиславом и мрачно проговорила:

– Они идиоты, понимаете, Станислав? Высокомерные идиоты. Хорошо, что я ему не понравилась, и потому считаю себя свободной.

Однако ещё через два дня, когда последний шуруп и последнее полотенце были проданы на осточертелой барахолке и Надежда, отчаявшись получить вразумительный ответ от издательского унтер-пришибеева, уже складывала бельишко, брюки и всё тот же растянутый свитер в дорожную сумку, – из «Титана» позвонили. Секретарша Богумила сообщала, что пан Ватроба, переговорив с несколькими претендентами на представительство в Москве (враньё, ожесточённо подумала Надежда, где эти чёртовы претенденты?), остановился на кандидатуре вот той, молчаливой рыжей девушки и приглашает её на вторичное собеседование и обсуждение дел.

На сей раз, отставив церемонии и низкопоклонство перед Западом, они со Станиславом явились на встречу с директором в самом будничном виде. Надежда выслушала указания: за месяц она должна найти соучредителей нового совместного предприятия, провести маркетинговое исследование российского книжного рынка, зарегистрировать фирму… Там было ещё десятка три указаний, она решила пока не пугаться и действовать наощупь. На всё про всё ей выдали штуку зелёных – деньги по той погоде огромные. Первыми книгами на русском рынке должны были стать: некий английский детектив самого простенького разбора, какой-то женский роман (она не успела прочитать это великое произведение) и как раз та порнуха с нежным членом.

Надежда прекратила изучать мыски своих новеньких сапог, подняла голову и сказала:

– Я бы хотела издавать талантливых польских авторов. Марека Хласко. Станислава Лема. Божену Озерецкую…

Пан Ватроба затопал ногами. Это было неожиданно и очень пугало с непривычки. Странно, что такой дробный топот издают столь изящные ножки, мелькнуло у Надежды, – будто стадо косуль бежит по асфальту к водопою. «Никаких польских авторов, – орал он высоким голосом, срываясь на фальцет, – английские детективы! хорроры ! женские романы! Всё, что тебе скажут!!!»

– Пойдёмте, – сказала она Станиславу и направилась к двери.

– Чьто ти хочьеш?! – крикнул издатель. – Чэго хцэш?!

Надежда вернулась, сказала:

– Пан Станислав, прошу вас переводить дословно, без купюр, не смягчая… Уважаемый пан, если то, что мне предложили почитать, – примеры основной продукции вашего издательства, то мне просто жаль ваших читателей. А тот, кто перевёл их на русский язык, должен быть немедленно расстрелян. Переводы ужасны, презренны, нелепы, это вздор и позор. Начинать издательство с выпуска дурных книг – значит провалить дело с самого начала. Возможно, у русских сейчас проблемы с продовольствием, но читать они не разучились и знают толк в литературе, это наш национальный промысел.

Станислав переводил, подавленно снижая голос на крутых виражах, но слов Надежды не смягчая.

Пан Ватроба был взбешён и великолепен. Он тряс руками и топотал ногами: кто это говорит?! От кого он это слышит?! Кто учит его издательскому делу – нищебродка из Москвы?!

Она вновь направилась к двери, и вновь, брызжа и топоча, ей кричали что-то в спину по-польски. И она возвращалась и повторяла, что, возможно, им стоит поискать представителя посговорчивей, чем она, но… «Озерецкая», – повторяла тихо. «Озерецька?!!» – вопил Ватроба в полуобмороке. Станислав, бледный и потрясённый, тоже всплескивал руками, пытаясь встрять в скандал и как-то умерить его, обращаясь то к издателю, то к девушке, которая – он уже точно это знал – конечно же, станет успешным представителем издательства в России.

На обратном пути он, встрёпанный и вспотевший, без клетчатой кепки на голове (забыл её у Богумилы), несколько раз повторил, зачарованно, чуть ли не испуганно на неё глядя: «Надежда, вы совершенно необыкновенная молодая особа! И вы далеко пойдёте…» – «Далеко, – усмехнулась она, – вот только – куда?»