Дина Рубина - Ангельский рожок [litres]

Итоги издательских торгов (а иначе и не скажешь, Надежда была удивлена и даже потрясена сходством своей торговли на рынке с этой беседой «на высшем уровне») вылились в следующее соглашение. Она пойдёт на компромисс, выберет две книги из числа предложенных – неплохой английский детектив и сентиментальную историю любви, автор Анеля Ковальская. В Москве отдаст их в умелые руки профессиональных переводчиков, сама сделает редактуру и корректуру, найдёт художника, типографию, распространителей… Взамен она увозила заветный договор на издание трёх романов Божены Озерецкой.

Это была победа, и торжествующая радость окрыляла Надежду на протяжении всего обратного пути с двумя пересадками, в безразмерных вагонах битком набитых поездов, куда заносила её толпа, где ей сломали чемодан, намяли бока, выдавили локтями рёбра и оттоптали ноги, заодно вытащив деньги, оставшиеся от удачной торговли на Гданьском рынке.

Вернувшись в Москву, она ринулась искать партнёров для создания совместного предприятия. Это оказалось легче лёгкого; произнесённые по телефону сакральные слова «доллар» и «зарубежные партнёры» совершали животворящие евангельские чудеса: давно протухший Лазарь оживал и строил глазки; телефонная трубка в руке расцветала листьями, цветами, венчалась плодами и благоухала, как святые мощи в позлащённой раке. Оттуда лились задушевные песни, вибрировали пылкие голоса, и каждый потенциальный «партнёр» хотел назначить встречу на сегодня, минут через сорок, если можно, адресок только продиктуйте, уже пишу! Так, за два дня, на скамеечке Тверского бульвара она протестировала с десяток потенциальных соучредителей.

Стоя неподалёку, у телефонной будки, наблюдала со стороны – как подходят, садятся, оглядываются… Троих отбраковала из-за походки и суетливости: нервные соучредители ей не нужны; к одному даже не подошла, рожа оказалась – чистый капитан Сильвер, только без костыля и попугая на плече; двоим посулила перезвонить, ещё об одном думала дня три… Но остановилась на редакции газеты «Московская правда». Никчёмная была газетёнка, но коммерческий директор, с которым она просидела на скамейке часа полтора, произвёл благоприятное впечатление: молодой, образованный, азартный, готовый рыть копытами землю. И весёлый: пока разговаривали, она раза три заходилась от хохота.

– Я алчный, Надежда, – признался он. – Не духовный – низкий, алчный человек, случайно наученный в детстве мамой, что долги, к сожалению, нужно отдавать, а чужого не брать. Но это – мой единственный недостаток. Это и трое детей, которых я обязан вырастить.

– Вы мне подходите, – сразу отозвалась она. – Вас так и зовут: Марьян… Феоклистович? Или это розыгрыш?

– Да нет, не розыгрыш, – усмехнулся он. – Отчество можно похерить, я своего папаню в глаза не видал, а жена и друзья зовут меня Марьяша, приглашаю в этот престижный клуб.

Так и работали вместе семь лет, рука об руку, без единой ссоры-трещинки. Ни одной тучки не омрачило их дружбы. И никогда, даже в самые тяжёлые времена, она не видела на его лице ни следа озабоченности или тревоги. Эту лёгкую улыбку, чуть съехавшую влево, она потом всю жизнь вызывала в памяти, как талисман: он даже в гробу улыбался этой насмешливой улыбкой – в девяносто восьмом, в девяносто проклятом году, когда грабительская власть оглушила народ очередной дубиной, когда бандюки прошивали друг друга в каждой подворотне, заодно укладывая на асфальт мирных граждан, когда отчаявшийся РобЕртович свалил в свои Штаты, а сама она чуть не сгорела заживо, запертая и подпалённая в старом совхозном сарае.

Когда Марьяшу зарезали в собственном подъезде, в двух шагах от жены и детей.

С Божены, счастливой звезды, всё и началось.

Издательство было зарегистрировано и названо напыщенно-железнодорожно: «Титан-Москва-Пресс», этого требовали поляки.

Получив по почте книги Озерецкой, Надежда приступила к поиску переводчиков. Через агентство по авторским правам добыла телефон старейшей-именитой – не подступиться! – боярыни-толмачихи, которая когда-то уже переводила роман Озерецкой. По телефону та держала себя с Надеждой как герцогиня с вороватой прислугой.

Это была московская переводческая элита, в советские годы получавшая квартиры на Патриках и на Смоленской, в крайнем случае, на метро «Аэропорт»; кормившаяся за счёт «Прогресса» и «Радуги»; жировая прослойка переносчиков культуры – с дачами, домами творчества, продуктовыми спецзаказами и прочими номенклатурными ништяками .

Надежда была для них никому не ведомой самозванкой. Старые зубры, блистательные корифеи советского перевода, они ещё не поняли, что все эти замшелые прогрессы и радуги тихо погружаются в тину безымянных болот, а на их место с гиканьем и свистом врываются такие вот самозванцы и самозванки, без специального образования, без знания языков, погоняемые одной лишь любовью к книгам и страстью: делать дело! Без начальников. Без худсовета. Без идеологического отдела райкома партии. По одной лишь любви и желанию.

Именитая боярыня с дочерью приняли Надежду у себя дома, разговаривали через губу, устроили экзамен: понимает ли девушка, что такое издательский процесс, сможет ли составить грамотный авторский договор?

Надежда была вежлива, ангельски тиха и терпелива. Отвечала, что всему научится очень быстро «с вашей помощью», «руководствуясь вашими советами». Но на одном из поворотов беседы не выдержала.

– Видите ли, в чём дело, – проговорила с простодушной улыбкой, выпрямившись на стуле (прямо-таки примерная ученица, разве что руки поднимать – чтобы позволили говорить – не стала). – Понимаю я что-то в издательском процессе или пока не очень, но права на эти три книги Озерецкой принадлежат именно мне. Если вы откажетесь со мной работать, их переведёт кто-то другой.

И поднялась…

Тётки, обе, тоже сорвали личины, зашипели, пригрозили, что будут писать Озерецкой и жаловаться.

– Да-да, обязательно пожалуйтесь, – поддержала их Надежда тем же сладким голосом, – тем более что, по моим сведениям, ваш знаменитый «Прогресс» издал Озерецкую, не уплатив ей ни копейки. Вы-то, конечно, получили гонорар по своим высоким советским ставкам, а вот автору можно и не платить, – такая, думаю, практика вообще была принята в этих конторах.

Она покинула поле боя, взведённая, как курок, но очень собой довольная, готовясь искать молодых, талантливых-голодных… Но дома застала трезвонивший телефон: профессиональная ли ревность взыграла или доллары поляков шелестели так громко, но только назавтра договор с великой толмачихой был подписан, и две из трёх книг Божены Озерецкой Надежда передала в руки великой, никто ж не спорит, переводчицы.