Жамбын Пурэв - Гром

— Что ты беглый, я догадывался. Вот только не знал, откуда и почему сбежал. — Чулудай повеселел, приободрился и Батбаяр. Вытряхнув последние крошки табака из кисета, они закурили.

— Начнутся сейчас дела. О Сухэ я слышал еще во время войны с черномундирниками. Они его тоже боялись. Уж очень он храбрый. Знаешь, есть такая присказка:

— Так вот, Сухэ совсем другой, — сказал Батбаяр и попросил: — Ты слушай, что говорят, и все мне рассказывай.

Батбаяр потерял покой. «Съездить бы посмотреть, что за Народная партия. Хоть бы скорее выгнали всех этих негодяев: толсторожего следователя, рябого зайсана, большеголового бойду и вместе с ними — гаминов, — думал он. — Невезучий я все-таки. Сколько на мою голову бед свалилось! И за что, спрашивается. Никогда никому зла не причинил».

Вершины гор надели серебряные короны, пришли холода. Батбаяр пил медвежью желчь, натирал медвежьим салом больную ногу, и день ото дня ему становилось все лучше. Он уже выходил из юрты, собирал хворост, но на коне еще ездить не мог. В это время разнесся слух, что с севера прибыли отряды атамана Сухарева. Все чаще попадались на глаза русские и буряты в солдатских шинелях с винтовками за плечами, группами по пять-десять человек разъезжали на конях.

— Трудное время настало. С севера к нам приближается война красных с белыми, на юге грабят гамины. Как бы это сделать, чтобы через неделю-другую ты мог встать на ноги, — бормотал старый Нэрэн.

Пошли разговоры, что атаман Сухарев переправился через Зэлтэр и на Селенге, в местечке Дух нарс, в глухом сосновом лесу его солдаты строят дома. Сгоняют на строительство всех, кого можно, скупают коней, скот. Золотых янчанов у них видимо-невидимо. Похоже, туда еще солдаты придут, будут грабить, отбирать лошадей, скотину. А не дашь, по всякому может обернуться, видно, страшные они люди. Вдоль границы пожгли все русские и бурятские аилы, которые не хотели с ними идти, а людей перебили. Но как пришли в Монголию, стали приветливыми, ласковыми.

К этому времени на Зэлтэр потянулись с севера обозы переселенцев. Русские и бурятские семьи гнали коров, свиней, домашнюю птицу, ставили в лесах шалаши, копали землянки. «Ищем, где бы укрыться. В России красные с белыми передрались, никакой жизни нет», — жаловались беженцы.

«Интересно, что стало с теми семерыми, которые уехали в Россию, — думал Батбаяр. — Эх, скорее бы нога поджила. В седле и смерть встретить не стыдно».

Однажды приехал Чулудай, привез тушу косули. Поглядел на друга, сказал:

— Скоро ты будешь скакать по горам, как олень. А теперь слушай. В Да хурээ, видно, плохи дела. Гамины, говорят, просто взбесились. Хватают всех, даже нойонов. Богдо-гэгэна арестовали.

— Ох, грехи наши тяжкие, везде плохо. Куда нам теперь деваться? Уже и так забрались в самую глушь, — сказал старый Нэрэн, тревожась за Батбаяра, который все еще хромал.

— Ничего. Найдем, куда деться, — спокойно ответил Чулудай. — Сейчас пару косуль завалить бы, чтобы семья не голодала. Времена-то какие настали, ничего не достанешь. Ты выздоравливай побыстрее, на охоту пойдем, — сказал он на прощанье Батбаяру.

В семье старого Нэрэна варили мясо косули и поминали Чулудая добрым словом: «Дар друга — золото». Через несколько дней охотник прискакал снова и, торопливо поздоровавшись, сказал:

— Мы в солдаты уходим.

— В какие солдаты? — в один голос воскликнули Батбаяр и старый Нэрэн.

— В Дэд шивэ пришли цирики Народной партии, с боем выбили гаминов и теперь проводят мобилизацию. Недавно к Ялгун-батору приехали два человека передали ему послание командующего армией Сухэ-Батора. Собирай, говорят, всех мужчин, которые способны держать оружие, и приезжай. Будем вместе бороться за восстановление нашего государства. Как только они уехали, Ялгун-батор отправил младшего брата посмотреть, что у них там да как. Он вернулся и рассказал, что цирики Народной партии — это сила. Им красное правительство России помогает. Начальники караулов из Хярана, Булгатая, Хулдая, Хавтгая, Ордока и Эрэна договорились идти на соединение с ними. Завтра уходим, — весело произнес Чулудай.

— Все уезжают, а я как же? — заволновался Нэрэн.

— Ялгун-батор велел старикам оставаться дома, присматривать за хозяйством.

— И много таких, которые, сидя в глуши, будут сторожить женщин и детей?

— Немного, наверное. Кстати, Мэнгэ залан сказал: «Если Ялгун-батор перейдет на сторону Народной партии, нам с ним не по пути». Прошлой ночью он вместе с семьей куда-то уехал, — сказал Чулудай.

— Ялгун-батор с заланом давно на ножах. Мэнгэ все делает наперекор ему. «Если сороки соберутся в стаю, перед ними и тигр не устоит», — с горечью промолвил Нэрэн. — Э-э, спаси нас, господи.

— Я бы с вами поехал, да лошади нет, — пробормотал, помрачнев, Батбаяр.

— Бери любую, да вот нога…

— Старик прав, — поддержал Нэрэна охотник.

— А что же мне делать?

— На одной ноге не повоюешь, — сказал Нэрэн. — Наберись терпения, полежи, не двигаясь, несколько дней, тогда нога у тебя заживет и ты на коне их догонишь.

— Так, действительно, будет лучше, — согласился Чулудай. Они поговорили еще немного, Чулудай попил чаю и к ночи уехал. С уходом охотника юрта словно опустела. Сухие смолистые ветки, пылавшие в очаге, стреляли искрами, в котле булькал суп из косули, и в юрте вкусно пахло диким луком. Батбаяр, не отрываясь, смотрел на красноватые языки пламени, и в его памяти вставали картины Орхонского водопада, живописное озеро Хятрун, облюбованное турпанами, Хоргой хурэмт и пропасти Бадая, благоухающая, пестрая от цветов степь, лохматые кроны кедров, гранитный утес, с которым связано столько воспоминаний. «Лхама уверена, что я сплю вечным сном в промерзшей земле. Мама страдает, все глаза выплакала. Донров радуется», — эти мысли чуть ли не каждую ночь мучили Батбаяра.

— Надо возвращаться домой, — прошептал он.

Шли дни. Араты на Зэлтэре гадали: что будет? Почти все одобряли Ялгун-батора, который пошел за Народной партией, считали его умным и опытным. Но некоторые сомневались.

— Э-э, кто его знает. Красные, говорят, греха не боятся, добродетель забыли. Мэнгэ залан тоже немало повидал на своем веку, русский атаман, к которому он примкнул, и силен, и богат.

Старый Нэрэн оседлал коня и уехал, а вернувшись, рассказал:

— Э-э, спаси нас, господь. С северо-востока через Онон и Керулен идет с огромным войском очень серьезный человек. Командующий барон Да хурээ приступом взял, гаминовских солдат, говорят, перебил — не сосчитать: кучами лежат. А сам барон от пуль словно заговоренный. Когда на окраине Да хурээ сражался с китайскими солдатами, снаряд угодил ему прямо в живот. Лошадь под ним рухнула на землю, а барон как ни в чем не бывало стоит, в бинокль смотрит. Все надеется, что скоро водворятся мир и покой.