Жамбын Пурэв - Гром

Насильно согнанные сюда русские, монголы, китайцы — свыше ста человек — трудились от зари до зари, чтобы закончить строительство, прежде чем река сломает свой ледяной панцирь.

Сквозь непрерывный стук топоров и скрежет пил слышались только окрики охранников. Обессилевших волокли на высокий скалистый берег. Воздух сотрясал залп, с шумом взлетали вспугнутые птицы, замирал стук топоров и скрежет пил. «Когда мой черед?» — невольно думал каждый, и сердце мучительно сжималось, тускнели глаза. Думал и Батбаяр о том, что суждено умереть ему на чужбине, под чужим именем, что от атамана Сухарева не вырваться.

Пленники распиливали толстые обледеневшие стволы на брусья, стягивали их между собой крепкими веревками, долбили лед и мерзлую землю под опоры, клали дощатые настилы… Казалось, работе не будет конца, руки покрылись волдырями, а солдаты наотмашь стегали людей нагайками, словно скотину. Пилы не брали промерзшую древесину, и пленники затачивали зубцы камнями.

«Не может быть ничего подлее того, что с нами здесь делают», — возмущался Батбаяр, но, чтобы лучше кормили, старался изо всех сил: обливаясь потом, таскал бревна, буравил доски. Недаром говорят: «Чем тяжелее, тем легче»: ушибленная нога у Батбаяра перестала болеть, раны затянулись.

Еще два месяца назад старика Нэрэна отправили пасти стадо атамана, и с тех пор о нем не было никаких вестей. «Что с ним случилось? — тревожился Батбаяр. — Не могли же его убить, ведь его род из поколения в поколение служил предкам Мэнгэ залана.

Зачем пришел в Да хурээ этот барон Унгерн? Неужели в верховьях Орхона хозяйничают белые и гамины? Живы ли мать и Лхама?»

Батбаяр смотрел на вершину высокой горы Бурэнхан, синевшей на юге, и тяжело вздыхал. Выберется ли он отсюда? Главное, ничем не выдать своих намерений.

Селенга сбросила ледяной покров, в воздухе запахло молодой зеленью. С каждым днем росло число людей, схваченных людьми атамана. Вооруженные всадники то уезжали то приезжали видимо, грабежи не прекращались.

Все чаще слышалась ругань белых офицеров в папахах, с деревянными колодками маузеров на поясе, они скандалили по любому поводу. Иногда появлялись раненые солдаты. Белые часто собирались в доме на высоком берегу реки, поросшем соснами, всю ночь играли на гармони, орали песни.

Однажды в ночной тишине грянули выстрелы, послышались крики людей, рыдания женщин. Сердце Батбаяра сжалось, и опять он подумал о Лхаме.

Днем на опушке леса он видел двух русских женщин, бледных, с толстыми серыми платками на голове. «И они, наверное, в разлуке с любимыми, — подумал Батбаяр. — А бандиты что-то забеспокоились. Может быть, народные партизаны, собравшиеся в Северной Кяхте, набрали силу? По какому праву эти белые грабят и убивают на чужой земле?»

По шаткому, едва наведенному через Селенгу мосту с утра до вечера не прекращалось движение. С противоположного берега сухаревцы привозили на телегах мешки с мукой и рисом и складывали в бревенчатых домах в глухом лесу.

От вновь пригнанных в лагерь Батбаяр узнал, что в деревнях Тийрег, Цуц и Манхтай сухаревцы убили несколько китайцев, которые оказывали гостеприимство гаминовским нойонам и вместе с ними зверствовали. Дома и все хозяйственные постройки сухаревцы сожгли а реквизированные рис и муку свозят сюда.

Батбаяр сидел на берегу, кипятил на костре чай и разговаривал с недавно прибывшими.

Между прочим поинтересовался:

— Что с фирмой Хорхоя?

— Одни головешки остались, — зло усмехнулся один из прибывших.

— Туда ей и дорога, — сказал кто-то. — Прошлой осенью ее хозяин-китаец орал: «Эй, коровы, зачем покупаете муку для пряников? Белого месяца [76] Белый месяц — название монгольского Нового года. не будет. Будет красный или черный». Шкуры браковал, потом и вовсе перестал покупать. Ну, а после того, как у него в гостях побывал гаминовский начальник, еще больше обнаглел.

— А как она сгорела? — спросил Батбаяр.

— Подъехали всадники и вместе с местными аратами сожгли лавку, хозяина раздели, погнали к яру и там, не обращая внимания на его мольбы и посулы, забили лопатами. Никто его не жалел, разве что жены…

— Да, поговаривали, будто хозяин взял себе в жены двух монгольских женщин, да еще девки какие-то к нему бегали. Нашлись же такие!

— Нашлись нет ли, да только породнился он с одним из самых богатых аилов! Мудрецом себя объявил, по книгам предсказывал…

Слушая эти разговоры, Батбаяр думал: «Настанет ли время, когда на нашей земле перестанут хозяйничать люди лживые и коварные? Чем атаман лучше представителя хорхойтской фирмы? Оба — колеса одной телеги, ловчат и обманывают, оба жестоки».

Когда ивовые заросли покрылись молодой зеленью, а шуга перестала появляться у берегов реки, белый офицер провел замеры неподалеку от моста и приказал наводить другую, скрытую от глаз переправу. Хитрость заключалась в том, что сбитый из толстых брусьев настил лежал на сваях ниже уровня воды.

Насильно согнанные сюда русские и буряты под угрозой смерти ныряли в холодную черную воду. Трудно было представить себе, как можно навести мост из постоянно относимых течением брусьев. Плавающие в бурлящем потоке, они напоминали лапшу в кипящей воде. Но люди не знали, что самое страшное впереди.

Один бурят, умело орудовавший плотницким топором, воспользовался отлучкой охранника, подошел к Батбаяру, достал щепоть махорки из кисета, бросил в рот, покачал головой:

— Вот, видно, и конец нам пришел, — сказал он, глядя на зеленоватый водоворот в излучине реки.

— А что случилось? — быстро спросил Батбаяр.

— Выходит так, что всех, кто строит этот потайной мост, атаман перестреляет.

— Почему же, аха?

— Ты что, не понимаешь? — шепнул тот. — Чтобы красные не узнали о подводной переправе.

— Возможно, — едва слышно ответил Батбаяр и спросил: — А как они сейчас, эти страшные люди из красной партии?

— Знать не знаю. Говорят, дерутся. А почему ты об этом спросил у меня? — В голосе бурята слышалась угроза. Он подозрительно глянул на Батбаяра.

Батбаяр подумал: «Господа готовы сожрать друг друга, узники друг друга боятся и подозревают».

Батбаяр пошел к реке, всматриваясь в ее бурные воды. Крики турпанов вызывали дорогие сердцу воспоминания о том времени, когда на Орхоне, в местечке Бадай, объезжая лошадей, он увидел на берегу Лхаму, пасшую овец. Точно так же, покрикивая, кружилась тогда пара турпанов, и Лхама с любовью и нежностью следила за свободно парящими в голубом небе птицами. Вдруг со стороны леса донеслись выстрелы.

«Прав был бурят — никто нас не пожалеет. Надо бежать отсюда» Увидев приближающегося охранника, Батбаяр взял топор и стал стесывать с досок кору.