Владимир Шапко - Переезд на юг

– Да просто лентяй здесь живёт. Накидал щебёнку и успокоился. Или там битого кирпича вон бросил. Лентяй. Пофиг ему всё. Хоть и богатый.

– Не скажи. Богатый всегда своё богатство выставит. И дом свой богатый, и тротуар перед ним. А тем, кто перебивается с кулька в рогожку – не до тротуаров. Им бы вон крышу залатать да сплит-систему завалящую поставить. Чтобы летом от жары не сдохнуть. Так что смотри на тротуары, Гена. Не ошибёшься. Ногами определишь, кто в теремочках живёт. Или грязь будешь месить, скакать с кирпича на кирпич, или плыть как по маслу по плиточному тротуару.

Валерий был забыт. Агеев скакал с кирпича на кирпич, осмысливал новую тему.

Показался дом. Как раз бедняцкий. С расхристанным деревенским забором. На лавке у ворот сидел алкаш тоскующий. В расстёгнутой грязной тужурке поглаживал горящую неопохмеленную душу.

Ни на что не надеясь, больше по традиции крикнул:

– Эй, пердуны! Киньте сотню на опохмел.

– Иди, работай, паразит! – огрызнулся Агеев. Табашников промолчал.

– Чего, чего ты сказал? Ну-ка стой!

Алкаш уже подходил:

– А ну повтори.

Агеев весело смотрел: мол, что, ударишь? Меня, старика?

Алкаш ударил прямо в глаз старику. Агеев повалился, опрокинулся на спину. Алкаш прыгнул, хотел добавить ногами, но от удара чем-то тяжёлым по башке ткнулся вперёд и разом распластался – морда в грязь, руки в стороны. И кол из забора – рядом. Орудие убийства.

Агеев испуганно отполз от недвижного тела в грязной тужурке. Табашников подхватил, ещё оттащил. Поставил на ноги. Придвинулся к лицу:

– Ты как? Голова не кружится?

– Нет, – ответил Агеев, не спуская глаз с алкаша. А тот не шевелился, уткнутый в грязь.

– А? – повернулся к другу. Мол, что теперь.

– Быстро рвём отсюда! – приказал Табак.

Неуклюже побежали. Агеев без шляпки, слетела от удара, чёрт с ней, потерялась.

Через полквартала дёрнули через дорогу в какой-то переулок. Выглянули оттуда – алкаш по-прежнему лежал, не шевелился.

– Что же ты наделал! Там же твои отпечатки остались.

– Где?

– На колу, – совсем потерял ум Агеев.

– Не смеши!

– Точно. Дактилоскопия твоя здесь есть. В Краснодаре прошёл. Всё. Теперь мы попались.

Дурость заразительна – оба враз заблеяли. Опять куда-то побежали.

Опомнились, прибежали назад. Выглянули.

Труп лежал. Не шевелился. (А – должен?)

– Всё, Женя, суши сухари. И я с тобой. Я – вдохновитель.

В каком-то кафе спешно дергали возле стойки, чтобы прийти в себя. У Агеева – без шляпы – четко означился фонарь. Хорошая синюшная незабудка под левым глазом. Табак старался не замечать фонарь. Заговорить как-то его. Мысленно.

Через полчаса пробрались обратно. На наблюдательный пункт. Выглянули.

«Трупа» возле дома не было.

– Всё. Труповозка уже увезла. Мы пропали, – совсем обоср… Агеев.

– Да погоди ты! Смотри.

Калитка раскрылась, и какая-то бабёнка (жена? сестра?) вывела алкаша наружу. Алкаш был всё в той же тужурке, но с замотанной тряпкой головой. Бабёнка повела его, ругая матом, но и поддерживая, как бы любя. Повела, понятное дело, в больницу.

– Да милый ты наш! Живой! – смахнул мгновенную слезу Агеев.

Живучий, гад, смотрел Табашников. Наверняка в милицию потащила. Чтоб дал показания. И как теперь выручить шляпку сентиментального? Возле тротуара?

– Ты стой здесь, а я попробую шляпу твою забрать.

– Да я бы сам, наверное.

– Нет, тебе нельзя. Лысину твою все запомнили. А я не так приметен. (С ноздрями-то?)

Агеев наблюдал, как друг подхватил шляпку с земли и прошёл по тротуару дальше. Потом, будто совершенно другой человек, беззаботно шёл обратно. Опять мимо дома. Быстро нагнулся, схватил кол и швырнул через расхристанный забор. В огород алкаша. Уничтожил все улики! Ну, Женя –молоток!

Агеев встретил героя. Но с тревогой спросил:

– Ты когда успел кол выдернуть? Из забора? Прежде чем звездануть?

– Сам не знаю. Автоматом всё произошло. – Подал шляпку: – На. И больше не теряй. Придерживай, когда будут бить. Обеими руками.

Шляпка была смятой, испорченной. Но больше всего смущал изгвазданный плащ Агеева. Серый, весь в обширных пятнах. Особенно на спине. По земле будто полдня возили романтика. Как мешок с картошкой.

– Нет, в таком виде домой тебе нельзя. Не поймут. Ещё добавят. Давай ко мне. Приведём тебя в божеский вид.

У Табашникова пытались чистить плащ. И щёткой, и влажной тряпкой. Без толку! Пятна ещё больше размазывались, становились заметней.

– Никуда не деться, Гена, – сказал Табак, – нужно стирать.

Затолкал в стиральную. Сыпанул порошку. Включил. Старая машинка заколотилась. Больная лихорадкой.

И, конечно, Мария Агеева означилась! В виде разгневанной мобилы, заползавшей по столу.

– Да, Маша. – Бодрый голос. Оптимизм. Фонарь под глазом.

Понятно, полетели тумаки: где тебя черти носят! кто с ребёнком будет! я что, одна должна!

– Всё в порядке, Маша. Не волнуйся. Я у Жени. Сейчас буду. Жди.

Время немного выиграл. Отбился пока.

Однако с плащом ещё долго возились. Долго высушивали утюгом и отглаживали.

По дороге к Агееву Табак словно только что увидел синяк под глазом у друга. Остановился. И опять решил:

– Нельзя тебе таким домой. Давай в аптеку.

В аптеке объяснил, что нужно. Вот, для товарища. (Товарищ отворачивался. Прикрывался воротком плаща. Как шпион.) Пожилая провизорша оценила фонарь. Сказала, что ничем помочь не сможет. Для такого синяка нужен только тональный крем. Вам в парфюмерию. Вон, через дорогу.

Поспешили через дорогу. Там быстро нашли и купили красивый тюбик. Так. Теперь куда? В сквер.

На скамейке, отвернув бедолагу от проходящих людей, Табашников замазывал синяк. Получилось неплохо. Но контрастно с левым, нормальным глазом.

– Как ты? Если и левый?

– Согласен.

Быстро замазал и левый. Подогнал по цвету.

Дома Агеев снял чистый отглаженный плащ. Снял шляпку.

– Что с тобой! – сразу воскликнула Мария. – На кого ты похож?

Муж смущался. С красными полукружьями под глазами походил на актёра без парика. На отыгравшего спектакль лысого трансвестита в гриме.

Пришлось рассказывать всё. Правда, опустить некоторые подробности.

От услышанного Мария Агеева так и села. Не верила, что есть на свете такие дураки. Один рыпается всегда, лезет, куда не надо. Другой сразу бьёт колом по голове.

– Да вас же могла забрать милиция. Как её? – полиция! Могли позвонить соседи. Да сам алкаш! Вы бы сидели сейчас в каталажке. Понимаете вы это? А завтра отправились бы в родной свой Казахстан. Оба!

– Да нет, Маша, – успокаивал муж. – Нас никто не видел. Мы всё сделали чисто.

– А? «Чисто» он сделал. «Никто его не видел». Да вы же могли убить! – Повернулась к Табашникову: – А ты, Женя? Колом. Живого человека.