Юрий Коваль - Избранные произведения в одном томе

Тут неожиданно напрягся матрос Вампиров. Сжал губы, побледнел и вывалился за борт.

Мы мигом метнули лассо, но в момент покрытия Вампиров предательски нырнул, и лассо вернулось на борт пустым, как ведро.

Тщательно прячась за волнами, Вампиров приближался к женщинам. Мы метали и метали лассо, но находчивый матрос всякий раз нырял, и наш адский аркан приносил лишь медуз и электрических скатов. Правда, на семьдесят четвёртом броске притащил он и тарелочку горячих щей с профитролями.

Выскочив на песок, Вампиров, простирая длани, бросился к голым женщинам. В этот момент наше зверское лассо ухватило всё-таки за ногу находчивого матроса, проволокло по песку и задним ходом втащило обратно на корабль.

И вдруг на берегу рядом с женщинами объявились два подозрительных типа. Ими оказались мичман Хренов и механик Семёнов.

Втайне от нас дружки спрыгнули в океан с другого борта и, не дыша, проплыли к острову под водой. Не говоря лишнего слова, они увлекли хохочущих женщин в заросли карбонария и челесты.

Мы как следует навострили лассо и метнули его в эти заросли, надеясь, что оно само найдёт себе пищу.

И оно нашло.

Притащило на борт два золотых пенснэ.

Как два тонколапых краба, пенснэ забегали по палубе, корябались и бренчали, пока матросы не засунули их в банку с водой.

Им насыпали в банку хлебных крошек, и пенснэ успокоились. Они плавали в банке, поклёвывая крошки.

Из зарослей же карбонария слышался неуёмный хохот. Это сильно раздражало нас, и мы снова метнули лассо. На этот раз петля притащила что-то плотное.

Какой-то бочонок, оснащённый десятком пробок, обмотанных проволокой, как на бутылках шампанского, хлопал себя по животу крылышками, подпрыгивал на палубе, и внутри у него что-то булькало.

— Что за бочонок? — сказал старпом. — Что в нём? Не понимаю.

— Э, да что вы, Пахомыч, — улыбнулся капитан. — Совершенно очевидно, это — неуёмный хохот. Вы слышите?

В зарослях всё стихло.

— Ихний неуёмный хохот? — удивлялся старпом. — В виде бочонка?

— Совершенно очевидно.

— Отчего же мы не хохочем?

— Это же чужой неуёмный хохот. К тому же и пробки закупорены. Не вздумайте их открывать, а то мы с ног до головы будем в хохоте. Он такой шипучий, что лучше с ним не связываться. Отпустите, отпустите его на волю, не мучьте.

И мы отпустили крылатый бочонок.

Он пролепетал что-то крыльями, подскочил и барражирующим полётом понёсся к острову. Долетев до кустов карбонария, он сам из себя вышиб все пробки, хлынула пена, и взрыв хохота потряс окрестность.

— Уберите к чёртовой матери наше лассо, — сказал капитан. — Старпом, спускайте шлюпку.

Прихватив с собою на остров богатые дары: перец, лакрицу, бефстроганов, — мы погрузились в шлюпку.

Надо сказать, что никто из нас не выказывал признаков сугубого волнения или беспокойства. Немало понаоткрывали мы островов, и остров каких-то там голых женщин нас не смущал и не напугивал. Лёгкое возбуждение, которое всегда испытываешь в ожидании неведомого, подхлёстывало нас, как попутный ветерок.

— Как прикажете, сэр? — спрашивал Пахомыч капитана. — Отобрать голых женщин у мичмана с механиком?

— Да не стоит, — отвечал благодушный капитан. — Пусть отдыхают от тяжёлых матросских служб.

— Надо отнять! — возмущался лоцман.

— Успокойтесь, Кацман! Неужто вы думаете, что на этом острове всего две голых женщины? Поверьте, найдётся и для нас что-нибудь.

— Первую — мне, — неожиданно потребовал лоцман. — Это, в конце концов, я провёл «Лавра» к острову.

— Пожалуйста, пожалуйста, — согласился капитан, — не будем спорить. Берите первую.

— И возьму, — настаивал лоцман. — Я давно уже мечтаю о счастливом душесложении.

Так, дружески беседуя, мы обошли заросли карбонария, откуда слышались крики:

— Ну, Хренов! Ты — не прав!

За карбонарием располагалась пёстрая лагуна.

Там по песку разбросаны были маленькие ручные зеркала. Они блестели на солнце и пускали в разные стороны пронзительные зайцы.

На краю лагуны лежала голая женщина.

— Вот она! — закричал лоцман. — Моя, сэр, моя! Мы так договаривались.

Лоцман подбежал к женщине и не долго думая схватил её за колено.

— Моя голая женщина, моя, — дрожал он, поглаживая колено.

Дремавшая до этого женщина приоткрыла очи.

— Это ещё кто такое? — спросила она, разглядывая лоцмана.

— Это я — лоцман Кацман.

— Попрошу без хамства, — сказала женщина. — Ты кто такой?

— Я же говорю: лоцман Кацман.

Тут женщина приподнялась, подкрасила губы и, вздрогнув грудью, закатила лоцману пощёчину.

— Я предупреждала, — сказала она. — Перестань сквернословить. Ты кто такой?

Лоцман внутренне сжался.

— Я тот, — прошептал он, — …

— Который?

— Ну тот… кто призван насладиться твоим роскошным телом.

Женщина кокетливо хихикнула.

— А я-то думала, — посмеивалась она, — а я-то думала…

— Что ты думала, радость моя?

— А я думала, что ты — лоцман Кацман.

— Наконец-то, — вздохнул лоцман. — Конечно, я и есть лоцман Кацман.

Женщина нахмурилась.

— Не сквернословь! — сказала она и снова закатила лоцману пощёчину.

— Как-то неловко наблюдать их наслаждение, кэп, — заметил я. — Кто знает, как далеко они зайдут.

— Оставим их, — согласился капитан, и мы двинулись по краю лагуны, направляясь к дюнам.

Шагов через двадцать мы обнаружили новую голую женщину. Она мыла бутылки в океанском прибое.

— Ну? — спросил капитан. — А эту кому?

— Только не мне, — заметил я. — Мы сюда наслаждаться приехали, а не посуду сдавать.

— Когда же это бутылки мешали наслаждениям? — резонно спросила дама, игриво полуобернувшись к нам.

Этот её внезапный полуоборот, океанская пена и блики портвейна на розовой коже внезапно пронзили меня, и я потянул уже руку, как вдруг старпом сказал:

— А мне эта баба так что вполне подходит. Милая, хозяйственная. Перемоем бутылки и сдавать понесём. А есть ли у вас, баба, хоть какие приёмные пункты?

— Полно, — отвечала голая женщина, обнимая старпома, — да только сейчас все за тарой поехали.

— А почём бутылки идут? — спрашивал Пахомыч, впиваясь в её уста.

— А по-разному, — отвечала она, обвивая плечи старшего помощника. — Четвертинки — по десять, водочные — по двадцать, а от шампанского не принимают, гады!

— Э-хэ, — вздохнул капитан, — как тяжело даются эти путешествия, забываешь порой не только обо всём святом, но и о простом будничном, человеческом. Ну ладно, следующая женщина — твоя.

— Я готов уступить, сэр, — отвечал я. — Это ведь не очередь за билетами в Нальчик.

— Нет-нет, — улыбался Суер, — капитан сходит на берег последним. Даже на берег страсти. Так что следующая — твоя.