Юрий Коваль - Избранные произведения в одном томе

А — женского рода,

О — среднего,

Е — женского,

Ё — среднего,

И — женского,

Й — мужского,

Ы — среднего, сильно склоняющегося к мужскому,

У — женского с намёком на средний,

Э — среднего,

Ю — мужского и

Я — женского.

— Всё это высказано убедительно, — сказал Суер-Выер, — но и как-то странно. Похоже или на белиберду, или на научное открытие, правда, подсознательное. Но насчёт буквы, или, верней, звука «Ю» я совершенно не согласен. «Ю» — как нежно, как женственно звучит.

— Нежно, возможно, — завёлся вдруг я, — но ведь и мужественное может звучать нежно, чёрт подери! А что вы все привыкли — «Бэ» да «Вэ», «Гэ» да «Дэ». Ю — это сказано. Даже рисунок, даже написание буквы «Ю» выглядит чрезвычайно мужественно. Там ведь есть палка и кружочек, причём они соединены чёрточкой.

— Ну и что?

— Да как же так, сэр? Палка и кружочек, вы вдумайтесь! Палка и кружочек, да ещё они соединены чёрточкой! Это же целый мир, сэр! Это вселенная, это намёк на продолжение рода и вечность всего сущего!

Гортензия неожиданно засмеялась.

— Вы недалеки от истины, — сказала она, — но всё равно истина вам никогда не откроется. Вы ещё много откроете островов, ведь, в сущности, каждый шаг — открытие острова, а толку не будет. Возможно, вы и доплывёте до Острова Истины, возможно… А теперь приготовьтесь! Мне пришла блажь изменить позу!..

— Постойте, мэм, не беспокойтесь, — сказал вдруг торопливо сэр Суер-Выер. — Не надо, не надо, мы и так верим, а видеть не обязательно…

— Да, да, госпожа, — поддержал я капитана, — умоляю вас… расскажите лучше, как найти младенца по имени Ю, а позу оставьте…

— Есть такой остров цветущих младенцев, запомните… а позу придётся менять, придётся. Приготовьтесь же…

Медленно-медленно шевельнулось её плечо, локоть пошёл в сторону, явилась одна грудь, другая, третья… и мы с капитаном, ослеплённые, пали на песок.

Впоследствии сэр Суер-Выер уверял, что наблюдал семь грудей, я же, досчитав до пяти, потерял сознание.

Втянув головы в плечи, как плетьми болтая руками, по берегу океана бродили мичман Хренов и механик Семёнов. В стороне валялась кучка полосок от тельняшки, которая и оказалась лоцманом Кацманом.

Старпом Пахомыч что-то бодро обрасопливал в сторонке.

— Ну как, друзья?! — спросил Суер. — Насладились ли вы?

— Так точно, сэр! — хрипло прокричали Хренов и Семёнов. — Отлично насладились! Спасибо за заботу, сэр!

— Будете ещё острова-то открывать?

Вернувшись на «Лавра», долгое время мы всё-таки не могли прийти в себя, потрясённые островом голых женщин. Высаживаться на острова, на которых таких женщин не обреталось, как-то не тянуло.

Наконец мы заметили в бинокуляр некоторый безымянный островок. Там росли стройные сосны и над ними клубился отличный сосновый воздух.

— Сосновый воздух — полезная вещь, — сказал Суер-Выер. — Не высадиться ли?

И мы решили прогуляться просто так, ради воздуху, под соснами, по песочку, в зарослях вереска.

Спустили шлюпку, открыли остров и начали прогуливаться, нюхая воздух.

— Под соснами всегда хороший воздух, — говорил Суер.

— Много фитонцидов, — влепил вдруг Пахомыч.

— Чего?

— А что?

— Чего много?

— Гм… извините, сэр. Много воздушных витаминов, не так ли?

— Отличный воздух, — поддержал я старпома, — приятно нюхается.

— Настоящий нюхательный воздух, — поддержал нас всех и лоцман Кацман.

Так мы гуляли, так болтали, и вдруг я почувствовал что-то неладное.

Воздух был отличный, все мы дружны и согласны, и всё-таки происходило нечто, что крайне трудно объяснить. Я-то это заметил, а спутники мои, к удивлению, ничего не замечали. Они по-прежнему восхваляли воздух.

— Тонкопарфюмированный! — восклицал лоцман.

— Не щиплет глаза! — восторгался старпом.

— Нет, вы знаете, — захлёбывался от восторга лоцман — вы знаете, что это за воздух, этот воздух — озапачехонный!

— Чего-чего? Какой?

— А что? О-за-па-че-хонный! — сказал вдруг старпом, поясняя лоцмана.

Капитан почему-то молчал, а я снова остро почувствовал… нет, невозможно объяснить… впрочем, ладно. Я почувствовал, что сливаюсь с капитаном в одно лицо.

Повторяю: в одно лицо.

Это было совершенно неожиданно.

Я даже затормозил, ухватился руками за сосну, но лицо Суера влекло меня неудержимо, и я совершенно против воли стал с ним сливаться, совершенно забывая идиотское слово «озапачехонный».

К изумлению, лицо капитана совершенно не возражало. Оно сливалось с моим просто и естественно, как сливаются струи Арагвы и Куры.

Всё же я чувствовал себя Арагвой и тормозил, тормозил и даже оглянулся.

Боже мой! Лоцман и Пахомыч уже слились в одно лицо!

Это была не Кура и не Арагва! Деликатность лоцмана и махаонство старпома, слившись, превратились в моховое болото, из которого торчали их торфяные уши и носы! Отмечу, что, слившись в одно лицо, они костыляли каждый на своих двоих! Я хотел поподробней осмотреть их, как вдруг капитан гаркнул мне в ухо:

— Ну ты что? Будешь сливаться в одно лицо или нет?

— Кэп, — бормотал я. — Капитансэр! Я чувствую, что сливаюсь с вами в одно лицо. И я не против, поверьте, но я это испытываю впервые в жизни и не знаю, как себя вести.

— Что мы с тобой? Ерунда! — припечатал Суер. — Целые нации сливаются порой в одно лицо и даже разные народы, потом-то попробуй-ка разлей. А ты меня неплохо знаешь, надеюсь, доверяешь и запросто можешь сливаться.

— Кэп, — оправдывался я, хватаясь за сосну, — нации — хрен с ними, давайте хоть мы удержимся!

— Невозможно, — сказал капитан, — отпусти сосну. Будем иметь одно лицо на двоих — не так уж страшно.

В голове моей помутилось, я потерял на миг сознание… и слился с капитаном в одно лицо.

— Скажи спасибо, что не с боцманом Чугайло, — сказало бывшему мне наше общее теперь лицо.

Слившиеся в одно лицо Пахомыч и лоцман смотрели на нас с превеликим изумлением. Тут наше лицо достало зеркало, не помню уж, из моего или капитанского кармана, и стало себя разглядывать.

Ничего вообще-то, вполне терпимо, я ожидал худшего. Правда, при всей моей любви к капитану, меня неожиданно покоробили его усы в сочетании с моими прекрасными глазами, но так, в целом, неплохо… И ещё появилось странное ощущение, что мы хоть и слились в одно лицо, но всё-таки в нём присутствовал и какой-то бывший я.

— Перестань вертеться и нервничать, — сказало наше лицо бывшему мне. — Слился так слился, и нечего валять дурака. Бывшее твоё лицо уже никого не интересует. Гуляй!

Некоторое время наше лицо с капитаном и ихнее лицо Кацмана и старпома бесцельно бродили под соснами.

Потом ихнее лицо разложило для чего-то костёр из сосновых шишек.