Маша Трауб - Бедабеда [litres]

Я поняла, что мои планы на летний отдых рушатся – я просто не смогу жить с матерью в одном доме, не смогу каждый день видеть Катьку с Лариской и слышать, что говорят за моей спиной. Я решила последовать совету Марины и начала поиски бабы Нюси с церкви. Все прихожанки заглядывали в коляску и делали козу Насте, восхищались и угощали баранкой. Но про бабу Нюсю рассказывать отказывались. Будто в рот воды набрали.

– Просто передайте, что я ее жду, – просила я. – Никого не осталось. Свекровь и моя мама не помогают. Муж тоже ушел. Просто передайте, что я совсем одна. И еще скажите, что ряженку у Марины для нее беру каждый вторник.

Кажется, даже все собаки в районе знали, как я жду возвращения бабы Нюси, а ее ждет ряженка. Уж как до нее дошла весть, не знаю, но дошла.

Настя тем временем перевернулась на левый бок, проползла задом на четвереньках почти метр, встала на ноги, держась за шкаф, упала, расплакалась от обиды.

От телефонных звонков я дергалась – звонили то Лариска, то Катька. Слава богу, что не каждый день. Междугородняя связь оставалась дорогой. Так что тот звонок я могла и пропустить. Звонил друг Ильи и интересовался, когда я или он заберем фотографии? Уже месяц лежат. Выбрасывать или как?

Да, я совершенно об этом забыла. Именно благодаря моей матери состоялась лишь одна, как сказали бы сейчас, фотосессия времен младенчества Насти. Мать устроила скандал зятю и потребовала организовать съемку. Она хотела пойти в ателье и сделать торжественный семейный снимок. Но я отказалась тратить на ателье время, считая затею дуростью – наряжаться, пыхтеть в нарядах, сидеть ровно. А Илья расхохотался и сказал, что это давно не модно. А модно – любительская съемка. Будто случайная. Без выверенных поз и строгих лиц. Он выпросил у друга фотоаппарат и несколько раз нажал на кнопку. Снимать, естественно, не умел, никогда не увлекался. Сидение в темной подсобке у приятеля, который что-то без конца проявлял, сушил, перекладывал карточки из одной емкости в другую, подвешивал на прищепках, Илью никогда не увлекало. Про горизонт, фокус и прочие правила съемки он, конечно, представления не имел. Так что на одном из снимков, которые я забрала, запечатлена попа Насти, младенческая, в складочках, больше ничего в кадр у Ильи не поместилось. На другом фото Настины ноги кажутся огромными по сравнению с крошечной головой. Не ребенок, а инопланетянин. Но матери я не собиралась их отправлять. Вряд ли Настина попа украсила бы сервант, где за стеклом всегда стояла наша с братом совместная фотография. Остальные фотографии тоже можно было считать неудачными.

Я прекрасно помнила тот день, когда было сделано то фото. Еще бы не помнить. Вите месяца четыре исполнилось, не больше. Ну а мне уже пять лет было. Мама меня нарядила в платье, которое взяла взаймы у соседки. Платье поражало – в рюшах, складках, с рукавами-фонариками, пронзительно-голубого цвета. Мне оно сначала понравилось, а потом я уже не знала, как его побыстрее с себя стянуть. Оно оказалось мало да еще и сшито из ткани, от которой я начала чесаться. Витьку было не легче. Мама обрядила его в парадный зимний костюм, шерстяной, с шапочкой, с вывязанной на груди Снегурочкой. Мало того что на улице стояла жара, так еще и комплект был мой, перешедший Витьку по наследству, розового цвета оттенка вырви глаз. Маме он очень нравился. Сама она тоже отличилась и накануне столь важной съемки сделала химическую завивку и покрасилась. Но в парикмахерской завивку передержали, и мама вышла в кудельках, которые невозможно было хоть немного выпрямить, да еще и красного цвета вместо каштанового.

Маленький Витя не признал в женщине собственную мать, перепугался, закричал и начинал надрываться, стоило маме к нему приблизиться. Выбранная для фотографии красная кофта с люрексом оказалась одного цвета с мамиными волосами, но другую блузку мама решила не надевать. Если уж она один раз что-то выбрала, то решение было окончательным, сколь бы неразумным оно ни казалось. Конечно, мы выглядели так, что нас облаивали все собаки, кошки разбегались с шипением, задрав от возмущения хвосты, соседки из последних сил пытались подавить хохот, а фотограф чуть не сшиб фотоаппарат в тщетной попытке сбежать в подсобку. Он сразу почувствовал, что съемка предстоит непростая, хотя имел железные нервы и прошел путь от скамейки на набережной, мучительных хождений по пляжу с обезьянкой и удавом до собственного ателье в центре поселка.

Ну почему я запомнила именно тот день, а не какой-нибудь другой? В памяти остались все ощущения и страдания поминутно, до мелочей. Начиная с того момента, когда натянула на себя платье и мама велела не размахивать руками, чтобы наряд не треснул по швам. Я пыталась натянуть платье хотя бы спереди, чтобы оно казалось подлиннее и прикрывало трусы, но мама запретила. Так что я шла эдакой безумной Мальвиной, правда, без синих волос, а с короткой стрижкой – результат эпидемии педикулеза, случавшегося у нас как минимум трижды в год, – и катила коляску с младшим братом, одетым в шерстяной зимний костюм розового цвета со снегуркой на груди. Витя орал всю дорогу – ему было жарко. Стоило маме подойти, чтобы его успокоить, как Витек закатывался новым приступом истерики, не признавая в страшной красной женщине собственную мать.

Помимо красной кофты с люрексом, мама надела красные шорты, в которых обычно пропалывала огород, считая их единственным подходящим вариантом под нарядную кофту. С чего ей это взбрело в голову, было не понять. Шорты и кофта совпадали разве что цветом. Мы производили впечатление чокнутого семейства. В ателье мама объяснила, как должна выглядеть парадная фотография – я сижу на стуле, держу на коленях младшего брата, а мать стоит за нами. Тогда и шорты будут не видны.

– Цветную будете делать? – уточнил фотограф, надеясь на лучшее и здравый смысл заказчицы.

– Естественно, – ответила мама, фыркнув. Разве и так не понятно? Конечно, цветную, раз девочка в голубом платье, мальчик в розовом, а мать в красном.

Фотограф несколько раз щелкнул затвором. На фотографиях я сижу с таким лицом, будто готова убить младенца, которого держу на руках. Мама запретила мне улыбаться, потому что фото – торжественное. Витя доорался до того, что стал такого же цвета как мамина кофта и волосы. Мама же, сверкая люрексом, тоже стоит с кровожадным видом. Она не успокоилась и помимо семейного фото заставила фотографа отдельно сделать Витин портрет. Поскольку мой брат в силу возраста еще не умел сидеть, мама спряталась за стулом и держала его. Витя сползал, кричал, плакал. На получившейся фотографии прекрасно видны мамины руки, которые держат младенца, ее нога за стулом. И Витя, зареванный до такой степени, что похож на китайчонка.