Александр Маркин - Дневник 2006–2011

18 октября

Хотел было сегодня пойти, как положено пидорасам, в спортзал: мужские раздевалки это ведь так прекрасно, но вот лежу дома с температурой, обложился книжками, читаю Гроздья гнева . Недавно со мной хотел познакомиться швейцарец в черной рубашке — три верхние пуговицы расстегнуты — и с волосатой грудью, очень странный — у него из кармана торчал полиэтиленовый пакет и желтый шнурок от брелока, очень привлекательный; но я был со своим школьным приятелем; уже две недели расстраиваюсь, что не смог познакомиться, от этого наверное и заболел.

1 ноября

Сегодня умерла бабушка. Ела винегрет, когда с ней случился удар. Мать пыталась вернуть ее к жизни, бабушка даже открыла глаза, посмотрела на мать — вздохнула и умерла. Мать поразило, как быстро все произошло, вот есть человек, сказала она мне, а через минуту его нет и больше уже никогда не будет, и ты даже не успеваешь с ним попрощаться.

Больше всего на свете бабушка боялась смерти, и мысль о смерти всегда была ей невыносима, а в последние годы особенно, и она [как мы все] думала, что никогда не умрет, хотя знала, что это неправда.

16 ноября

Во сне видел, как спасали людей с горящего парохода.

17 ноября

У отца диагностировали рак горла; из-за опухоли он почти не может говорить — и разве не мечтаем мы все о том, чтобы однажды наши отцы навсегда потеряли голос?

22 ноября

Был в гостях у нашей секретарши, у нее в прошлом месяце умер муж, она попросила нас с моей начальницей научить ее готовить, потому что ей всю жизнь готовил муж-гурман, а сама она не умеет. Кухня, десятки приспособлений. В спальне мужа шкафы, забитые кулинарными книгами и ксерокопиями рецептов, которые он читал перед сном. Лиможский фарфор, дорогие кастрюли, серебряные приборы, кольца для салфеток, подставки для ножей, 4 туалета с английской, итальянской и французской сантехникой и туалет для гостей; огромная трехкомнатная квартира с видом на Цюрихское озеро. Любовь к русским: каждый год она дарила мужу на рождество русские иконы. Если она приходила на кухню, когда он там готовил, он выходил из себя и начинал на нее кричать, особенно в последние месяцы перед смертью, не разрешал ничего на кухне трогать.

23 ноября

Одно из самых больших заблуждений — думать, будто люди, которые больше не являются частью твоей жизни — все еще твоя жизнь. Я думаю так о многих, хотя они, возможно, даже и не знают о том, как они для меня важны, или не помнят меня, или их уже нет; другие же, наверняка, уверены в том, что они — часть моей жизни, хотя для меня они давно уже не что иное, как миллионы пикселей на мониторе компьютера, черные буквы на белом фоне, химикаты на фотобумаге, голоса в телефонной трубке — электрические импульсы, призраки, буквы — неосязаемые и пустые. (Мы все, в конечном итоге, лишь буквы и импульсы).

Еще есть люди, которые стали твоей жизнью, и тебе приходится это признать, хотя не хотелось бы, и ничего с этим не поделать. Очень сложно понять, кто есть часть твоей жизни, а кто — нет, и то и другое понимаешь обычно лишь а posteriori (это самое обидное).

Мать говорит, что смерти не надо бояться, что все продолжается, она говорит мне, когда мы разговариваем с ней по телефону, что, кроме пустой постели в бабушкиной комнате, все остальное так же, как и прежде, жизнь идет вперед. Для меня бабушкина смерть — абстракция; смерть это всегда не то, что мы себе представляем (банальная мысль) во многом оттого, что мы не знаем, что мы должны себе представлять, когда представляем смерть. (И еще: когда все время живешь один, все вокруг превращается в абстракцию, как об этом писали Бекфорд («Ватек») и Гюисманс («А rebours»)). Для меня, я не смог поехать на похороны, нет разницы между бабушкиной смертью и смертью, о которой я прочитаю завтра в газете, или в книге, или которую увижу в кино или на фотографии, или смертью миллионов китайцев во время культурной революции, я не пережил эту смерть, значит ее для меня не существует, впрочем, когда я собственными глазами вижу сбитых насмерть велосипедистов, они не вызывают во мне никаких чувств, кроме отвращения, которое сразу же и проходит; так же будет и с моей смертью и т. д.

24 ноября

Прятался от дождя на трамвайной остановке, подслушал разговор четырех старшеклассниц, они обсуждали фильм «2012», где среди героев — русский олигарх и его любовница проститутского вида, какие свиньи русские миллиардеры! — совсем не уважают женщин, заставляют своих любовниц увеличивать половые губы, хорошо хоть собачка спаслась, сказала одна из школьниц. — Собачки в этих фильмах всегда выживают, сказал я ей. Утром я видел в автобусе школьницу-негритянку, она ехала с подругами с урока русского языка и пела на весь автобус: я льюблью тебья, снигуууурошка!

11 декабря

Студенты написали на меня жалобу, потому что я плохо говорю по-английски.

Хочу сходить на ближайшую ферму за молоком, но боюсь, что по дороге меня в темноте съедят лисы.

12 декабря

Молодой баритон, живущий в нашем доме, встретил одну нашу соседку, когда шел на репетицию, у баритонов сейчас тяжелая пора, каждую неделю рождественские концерты, поздоровался с ней в пять часов вечера: доброе утро, фрау! Она взмахнула руками и сказала: какое же утро, юнгер манн, уже пять часов вечера, на что он ей ответил: у людей искусства всегда утро!

14 декабря

Никогда не встречайтесь с алкоголиками и старайтесь выбирать компанию своего возраста.

15 декабря

Я начал бояться старости, что, в общем-то, нормально для человека средних лет, об этом часто пишут психологи: человек средних лет боится стариков, потому что они напоминают ему о неизбежности смерти, дряхлении и старческом маразме. Меня жутко раздражают старики, я с ужасом думаю, что однажды стану таким же, как они, медлительным, с одышкой, вечно болеющим, с плохой кожей на руках и лице, хотя это все, конечно, глупо, неизвестно, доживешь ли до их возраста и т. д. Старики за 80 раздражают меня больше, чем остальные старики, все время хочется их ударить.

21 декабря

Пробил голову дверцей кухонного шкафчика. Вот уж никогда не думал, что кровь из головы может так хлестать, что за несколько минут забрызгает всю квартиру. Поехал в университетскую больницу, замотав голову полотенцем, провел там четыре часа: час в очереди, полтора часа пролежал в ожидании врача, пять минут он меня осматривал, потом еще полтора часа ждал медсестру, чтобы она сделала мне прививку против столбняка и выписала рецепт на анальгин. Я со своей нелепой раной на голове был никому там не нужен, лежал на каталке в самом далеком углу приемного отделения, окруженный выключенной техникой, мониторами, коробками с одноразовыми перчатками, слушал разговоры врачей. Врачей в это время занимали ужасные травмы, вертолеты беспрерывно привозили переломанных людей с горнолыжных курортов.